Литература Искусство

БОРОТЬСЯ  И…  ПОБЕДИТЬ !

 (к  100-летию  со дня  рождения  Григория Григорьевича  Каратаева)

 

                                                                                    На  земле  и  делать  по-земному:

                                                                                    Верить в Завтра, спорить  и  мечтать…

                                                                                   Жить  на  свете  можно  и  больному,

                                                                                   Главное – от  жизни  не  отстать.

                                                                                                                                       Г. Каратаев

 

   Эти  строчки  написал  наш  земляк,  более  30  лет  прикованный  недугом  к постели. В  селе  Каратузском  на  тихой  улочке Ярова  стоит  небольшой  домик,  на  нём  мемориальная  доска,  извещающая  о  том,  что  здесь  с  1935  по  1960 год  жил  поэт Григорий  Григорьевич  Каратаев.

 

Родился  Григорий  Григорьевич  26  ноября  1909  года  в  деревне Крестик   Ермаковской  волости  в  большой  и  дружной,  но  не  очень  богатой  семье  Григория  Михайловича  и  Прасковьи  Егоровны  Каратаевых. Вскоре  от  болезни  умирают  братья  и  в  семье  из  детей  остаются  они  вдвоём: старшая  сестра  Ниса (Анисья – 1908 г. Рож.) и он,  Григорий.

Как  и  что  рассказать  о  судьбе  человека,  чтобы  стало  понятно почему, несмотря  на  то, что  прошло  уже  почти  полвека, а  его  имя,  его  творчество  по-прежнему  помнят  его  земляки?  Григорий  Каратаев  и  сегодня  остаётся  символом  мужества, стойкости,  жизнеутверждающего  оптимизма,  сумевший выйти  победителем  из  тяжёлой  борьбы  с  болезнью.

Гриша  был  весёлым, любознательным,   черноглазым  ребёнком. В  книге  известного языковеда-слависта Бориса Унбегауна «Русские  фамилии» фамилия  «Каратаев»  переводится  с  тюркского  как  «чёрный  жеребёнок».

В  1919 году, окончив первый  класс, Григорий  вместе  с  родителями  переезжает  в город  Минусинск. Здесь  он  заканчивает в 1923 году  пять  классов.   В 1924 году  вступает в комсомол.

Семнадцатилетним  юношей  его  направляют в деревню  Ус  в

Туву,  затем   в село  Бею  Минусинского  района  секретарём  суда.

Проработав  около  трёх  лет секретарём,  он  устраивается  линейным монтёром  телефонной  станции – «…престижную, — как написал  его близкий  друг,  Евгений  Анатольевич Матросов, — работу  в  то  время. Ведь  шофёры,  монтёры,  трактористы  несли  новую  жизнь  в  деревню».

 

 Когда  на  небе  соберутся  тучи,

И  рвёт  и  воет  ветер  над землёй,

Когда  нога  по  льдистой  круче

Скользнёт, грозя  для  путника  бедой, —

Он  борется…

 

Человек, написавший  эти  строки,  знал  о  борьбе  непонаслышке. Тридцать  лет  его  рабочим  местом  была  кровать,  а  горизонтом  —  окно,  за  которым  росли  рябина и  черёмуха,  а  вдали  виднелось  синегорье.

 А  началось  всё  в  том  далёком  августе  1929  года,  когда  19-летний   паренёк,  очень  гордившийся  тем, что  стал  монтёром,  шёл  по  степи  вдоль  дороги  искать  обрыв. Он  увидел  оборванный  провод,  быстро  поднялся  по  столбу  и  вдруг  почувствовал,  что  столб  стал  падать…

Пришёл  в  себя  уже  дома.  А  потом  Томск  —  и  приговор:  «Жить  будете  долго,  но  ходить  —  никогда»

 

           Всё  свершилось:  я  ходить  не  буду.

Далека  за  окнами  тайга.

Только  вас  я  сроду  не  забуду –

Белогорья,  пашни  и  луга.

 

Как  возродить  интерес  к  жизни  у  того,  для  кого,  казалось,  жизнь  окончилась  в  том  далёком  августе ?

Любимая  девушка,  прождав  год,  надеясь  на  выздоровление  Гриши,  вышла  замуж. А  ведь  он  уже  привёл её в  родительский  дом.  Чтобы  отвлечь  его от  переживаний,  семья  сменила  место  жительство.

           В  1935  году  Каратаевы  переехав  в  Каратузское,   обосновалась  здесь  навсегда.

Однажды  к  ним  зашла  молодая  женщина  и  представилась,  что  она  редактор  районной  газеты   Екатерина  Ивановна  Чулошникова.  Увидев  в  каких  стеснённых  условиях  живёт  семья,  она  предложила  только  что  выделенную  ей  квартиру  по  улице  Ярова,  14.   Так  началось  их  знакомство,  переросшее  в  дружбу.

Екатерина  Ивановна  рассказала  Григорию  о  Николае  Островском  и  познакомила  с  его  творчеством.  Она  сумела  растормошить,  заставить  думать  о  жизни,  искать  своё  место  и  забывать,  хоть  иногда,  о  своём  недуге. Подбирала для  него  и  приносила  читать много  книг,  а  затем  они  каждую бурно  обсуждали.  Убедив  Григория,  что  ему  нужно  учиться, вложила  в  его  руку  карандаш  и  тетрадь. И Григорий  упорно, настойчиво  взялся  за  учение. Сестра поэта, Ниса Григорьевна,  вспоминала, что изучал  литературу  нашу,  зарубежную,  географию, историю и даже  математику. «…подойдёт мама  к  нему  и  скажет: «Сыночек,  зачем  же  ты  мучаешь  себя,  к  чему  тебе  лежачему  эти  науки? Изучи  одну  литературу  и  то  хорошо». А  Григорий  ей  отвечал: «Нет, мама, в  наше  время  человеку  надо  быть  всесторонне  образованным,  а  поэтому  стыдно  быть  недоучкой,  да  и  невозможно».

Стали  рождаться   первые,  робкие,  почти  ученические  стихи.

 

Но  вот  в  часы  бессонные,                Счастливое  мгновение!

Однажды  при луне,                             Художник, ты  поймёшь

Вдруг  строчки  перезвонные              И  робкое  волнение,

Согрели  душу  мне.                              И  сладостную  дрожь.

 

Упорная  работа  стала  приносить  результат. Первоё  своё  стихотворение   Григорий  Григорьевич  посвятил  А.М. Горькому,  узнав  о  его  смерти.

 Его  стихи  стали  появляться  в  районной  газете  «Сталинский  путь»,  а  затем  в газете «Красноярский  рабочий» и  журналах «Сибирские  огни»,  «Енисей».

О  чём  писал  поэт?  Как  и  любой  — о  жизни,  о  любви,  о  суровой  красоте  своего  края.

Светлые,  лирические  стихи  создавал  человек,  готовый  полжизни  отдать  за  один,  хотя  бы,  шаг  по  росистой  траве. 

  Где  тонкой  вязью  по  озёрам 

   Плывёт  слоистый  белый  дым,

   Где  пахнет  степь  по  косогорам,

   У  пасек,  донником  седым…

Лишь  в  некоторых  стихах  Г. Каратаева  можно  было  встретить  намёк  на  то,  как  физически  трудно  давалась  ему  жизнь. Человек  железной  воли,  деятельный  по  натуре,  полный  неумолимой  жажды  жизни,  он  научился  побеждать  боль.

 Ну, что ж, не  буду  говорить,

Какие чувства  в  сердце  бушевали…

Надо  жить! Я  буду  жить!

Чтоб  муки —  звоном  строчек  стали.

Григорий Григорьевич  преклонялся  перед  жизненным  подвигом  и  мужеством  Николая  Островского,  в  его  произведениях  черпал  духовные  силы,  учился  преодолевать  трудности. 

«Недаром  Ваши  земляки   называют  Вас сибирским Н.Островским,  Вы,  как и  он  сумели  выйти  победителем  из  тяжёлой  борьбы  с  болезнью», — писала  в  своём  письме  Григорию   Каратаеву  жена   автора  книги  «Как  закалялась  сталь»  Раиса  Порфирьевна  Островская.   Но  Григорий  Григорьевич  никогда   не  позволял  себя  сравнивать  с  ним,  считая,  что  жизненный  подвиг  Островского  неизмеримо  выше.

В  течение  десяти  лет  Р.Островская   активно  общалась  с  семьёй  Каратаевых.  Она  подарила  Г.Каратаеву  книгу «Как  закалялась  сталь. Рождённые  революцией»  и  буклет  о  музее Н.Островского в Москве  с  дарственной  надписью. Часть  писем  хранится  в московском  музее  Н. Островского (сейчас  он  называется «Преодоление»),  а часть  в далёкой  Шепетовке. Книга  и  буклет хранятся  в Каратузском  районном  краеведческом  музее.

Григорий  Григорьевич  Каратаев  не  любил говорить  о  своём  недуге.  При  встрече  с друзьями  всегда  был  весел  и  бодр.  А  впервые  пришедшему  к  нему,   старался  задавать  вопросы,  шутил,  создавал  дружескую  обстановку,  чтобы  человек  не чувствовал,  что  он  у  постели  больного.  Однажды  произошёл курьёзный  случай,  когда  одна  из  краевых  редакций газеты, долго  сотрудничавшая  с  Каратаевым, предложила  Григорию  Григорьевичу,  если  он  будет  в  Красноярске,   «непременно  зайти».  Там  никто  и  не  догадывался   о  трагедии  поэта,  что  автор  пронизанных  радостью,  немного  грустных  стихов  уже  долгие  годы  прикован к  постели.

И  только  сестра,  Ниса  Григорьевна, знала,  как  рождаются  полные  жизни  строки, когда  боль  отпускала  измученное  тело Гриши.  Удивительная  самоотверженность  этой  женщины, которая   тридцать  лет  ухаживала  за  больным  братом. Она  не  давала  ему  впасть  в  отчаяние,  была  первым  слушателем  и  ценителем  его  стихов. Любая  его просьба    не  оставалась  без  внимания.  Любовь  и сострадание  к  брату,  помогали  ей  справляться  с  любыми  трудностями.  И  Григорий  отвечал  ей  тем  же.

Присядь,  сестра,  поговори  со  мной,

Ты  всё  хлопочешь,  рук  не  покладая…

Григорий Григорьевич  очень  любил  цветы,  и  каждый,  кто  знал   об  этом,  старался  принести  букетик  полевых  цветов  или  веточки  ароматной  земляники.   С  ранней  весны  и  до поздней  осени,  на  небольшой  этажерочке  у  изголовья,  всегда  стояла  ваза  с цветами.  Часто  их  приносила  сестра.

 Ты  мне  поставила  цветы 

 С густыми  запахами  поля.

И  полетели  в  даль  мечты,

И  сердце  дрогнуло  от  боли.

 

Я  даже  сел… Да  что  слова!

Всего  не  выразить  стихами.

Давно  уж  высохла  трава,

Моими  смятая  ногами.

 

Ниса  Григорьевна  и  её  муж,  Георгий  Константинович  Юрьев,  были  замечательными  садоводами  и  огородниками. В  их  саду  росло  много яблонь,  смородина, малина, помидоры, на  клумбах  росло  множество  цветов — и  во  всём  этом  благоухающем  великолепии  стояла  пасека.

  Приветливые  хозяева  всегда  были  рады  гостям.  Их  домик  часто  посещали   друзья,  соседи, школьники. Соседские  ребятишки   с  удовольствием  бежали  к «дяде  Грише» со  своими  радостями   и проблемами   и  всех  они  приветливо  встречали,  угощали. Там  бывали  поэты,  писатели,  учёные,  герои  войны  и  труда, среди  них: Майя  Борисова,  Ада  Фёдорова,  Валентина   Довгер  с  сыном  Костей  и  др.

Ниса  Григорьевна по  натуре  творческий человек,  прекрасно  читала  стихи,  долгие годы была режиссёром  народного  театра в Каратузском,  где ставились  пьесы  классиков  и  современных  писателей. Часто  она  просила  брата  написать  к  спектаклю  стихи, басни  или  частушки, особенно  сатирические. По телефону  Григорий  Григорьевич  мог  слушать  трансляцию  концерта  из  районного  дома  культуры  и  слышать  смех  и  овации  своих  земляков.

Одним  из  самых  близких   друзей   Григория  Григорьевича  был Евгений  Матросов, которому  были  посвящены  такие  строчки: 

          «Костром  в  тайге,  лучом  в  окне

Твоя  мне  дружба  в  жизни  стала» 

Евгений  Анатольевич  в  своём  очерке  на  восьмидесятилетие  поэта  писал : «Со  всех  концов  страны  съехались друзья, земляки  поэта. Маленький  домик  на  улице  Ярова,  где  многие  годы  жил  и  работал  Григорий  Григорьевич,  снова  стал,  как  в былое  время,  своеобразным  художественным  и  общественно-политическим  центром. Когда  был  жив  Гриша, с  утра  до  поздней ночи  у  Каратаевых были  люди  самых  разных  профессий  и  возрастов… Баян,  русские  романсы, народные  песни сменялись  стихами  Есенина, Маяковского, Багрицкого, Пастернака… Григорий  был  очень  обаятельным  человеком, великолепно  играл  на  баяне».

Не  было  такого  события  в  жизни  села,  района,  страны,  на  которое  бы  не  отозвался   стихами  Г. Каратаев – весенний  сев  или  уборка  урожая, Магнитка,  Днепрогэс,  Хасан,  гибель  Челюскина…

 

Началась  война…

Григория  Григорьевича  Каратаева  уже  тогда  знали  как   поэта.  Его  стихи  печатались  в  районной  и  краевых  газетах.  В  те  годы  всё  личное  ушло  на  второй  план.  На  фронт  уходили  друзья,  тяжелейшим  трудом  были  заняты   женщины  и  дети.  Фронт  и  тыл  стал  единым  боевым  лагерем.   Тяжело  переживал  Г. Каратаев  свою  беспомощность:  да,  он  не  мог  ни  сесть,  ни  встать,  но  это  не  значило   —   бездействовать.  И  самым  грозным  оружием  поэта  стало  перо.  Он  свято верил  в  победу  над  врагом   и   эту   веру   стремился  передать  другим.  В  стихотворении  «Я  верю»,  написанном  в  1941 году  он  пишет  своему  другу  Георгию  Мартьянову :    

                      Не  поддамся  сомненьям тревожным,

                     Верю:   кончатся  скоро  бои,

                     И,  покрытые  пылью  дорожной,

                     Ты  протянешь  мне  руки  свои.

И  он  дождался,  друзья  встретились  после  победы!

Вспоминая,   Ниса  Григорьевна  рассказывала:  «В  годы  войны  Гриша  много  писал.  Его  печатали  в  газетах.  В  работе  забывался.  Бывало,  боли  донимают,  а  он  всё  к  бумаге  тянется.  Хотелось  ему  хоть  чем-то  людям  помочь.  Помню,  всё  говорил:   «Вернутся  наши  фронтовики,   как  я  им  в  глаза  смотреть  буду?».  Был  во  время  войны  такой  плакат, —  продолжала  Ниса   Григорьевна,  —  со  словами  Маршака: 

                                                         «Ты  каждый  раз,  ложась  в  постель,

                                                           Смотри  во  тьму  окна.

                                                          И  помни,  что  метёт  метель

                                                          И  что  идёт  война».

Гриша  попросил  прибить  этот  плакат  над  своей  кроватью.  Так  и  висел  он  до  конца  войны…».

          Бессчётное  количество  писем  друзьям  шло  на  фронт  из  дома  Каратаевых. В  них  и  вера  в  победу   и  тревога  за  друзей,  которые  насмерть  бьются   с  врагом. 

Разве  можно  умерить  тревогу

За  отважного  друга  в  бою,

Когда  мысли  стремятся  в дорогу,

Когда  чувства  в  военном  строю?

 Он призывал     земляков «бить  толково,  по-сибирски»   «за   мирный  дом  над  буйною  рекой».

Солдаты  бережно  хранили  письма  поэта,  читая  его  стихи   однополчанам  и  отвечая  на  них  при  первом  удобном  случае.

 

Знакомый  почерк  на  конверте.

Военный  штамп  на  уголке.

Под  ледяным   дыханьем  смерти

Письмо  писалось  вдалеке.

 

И  я  представил  всё  до  точки:

Атаку,  пережив  едва,

Мой  друг  в  размашистые  строчки

Лепил  горячие   слова.

 

В  творчестве  Г. Каратаева  особой  темой  была  женщина-сибирячка,  женщина-мать.  Он  прославлял  их  боевой  и  трудовой  подвиг:

Ты  не  привыкла  унывать,

В  труде  росла,  в  труде  мужала.

И  в  дни  войны  —  жена  и  мать,

Не  сникла,  духом  не  упала.

Ты  в  руки  твёрдые  свои

Взяла  всю  тяжкую  работу;

Дела  колхоза  и  семьи –

Большую,  малую  заботу.

 

Почти  каждая  семья  получила  похоронку,  а  то  и  не  одну. Не  обошла  беда   и  соседей  Каратаевых.  Семья  Ениных  получила  похоронку  на  Серёжу.  Григорий  Григорьевич  хорошо  знал  этого  коренастого  парня,  который,  уходя  на  фронт,  оставил  ему  свою  гармонь.

Пытаясь  успокоить  бабушку  Сергея,  Каратаев  вспомнил,  председатель,  накануне  заходивший  к  нему,  горевал,  что  зерно  скоро  будет  осыпаться,  а  рабочих  рук  не  хватает. Зная  о  том,  что  в  работе  и  на  людях  ей  будет  легче  перенести  своё  горе,  он  предложил  старой  женщине   возглавить  бригаду  таких   же,  как  она  старух,  помочь  колхозу,  серпами  сжать  созревшее  зерно.  «Вы  пожилая  женщина, труженица – по  рукам  вижу. Не  одну  полосоньку  сжали  эти  руки  серпом. Соберите-ка, бабонька, своих  подружек  да  идите  по старинке  серпами  хлеб  жать.   Ведь  каждое  зёрнышко – всё  равно,  что  пуля.  Ох,  как  хлебушко-то  нужен  фронту, сыновьям».

В  газете  «Сталинский  путь»  была  напечатана  заметка,  что  в  селе  Еловка   98-летняя  Степанида  Петровна  Кравцова  при  норме  15  соток   в  день  выжинала  серпом  по  30  соток  с  хорошим  качеством.

И Григорий  Григорьевич  в  стихотворении  «Мать  бойца»  пишет  такие  строки:

Когда  Отчизну топчут  вражьи   роты

И  крылья  смерти  реют  в  облаках,

Бьют  по  врагу  не  только  пулемёты,

Бьёт  старый  серп,  в  старушечьих  руках.

В  годы  войны  болезни  «…нападали  одна  за  другой, — вспоминает  Ниса  Григорьевна, — но Гриша

И  вот  она,   долгожданная  победа!  В  обычный  рабочий  день, в  среду,  9  мая 1945 года  эта  весть  молниеносно  разлетелась  по  всей  округе,  по  полевым  дорогам   и  станам.  Люди  собрались  на  митинг.

Ниса  Григорьевна  вспоминает:  « Мы  Гришу  на  улицу  вынесли.  Он  баян  взял,  и  вокруг  него  вся  наша  улица  собралась.  Кто  поёт,  кто  пляшет,  кто  что.  И  всю  ночь  почти…  А  утром  я  отнесла  в  редакцию  новое  стихотворение «В  день  победы».

          Поэт  награждён  медалью  «За  доблестный  труд  в  Великой  Отечественной  войне  1941-1945 гг.».

В  1958 году  вышел  первый  прижизненный  сборник  его  стихов  «В  строю»  трёхтысячным  тиражом.  Е. Матросов,  находившийся  в  те  дни  в  Красноярске,  прислал  телеграмму:  «Вышла  твоя  книга. Успех  небывалый.  Поздравляю.»

Г.Г. Каратаев  ушёл  из  жизни  13  июня  1960 года. Ниса Григорьевна  в  своих  воспоминаниях пишет: «Поэт В.П. Худоногов  так  сказал  о  Грише:

Лежал  в  постели  31 год,

Борясь  с  болезнью  каждое  мгновенье.

Вникал  во  всё, чем  жил  народ,

Вся  жизнь  его  была – горенье! 

 

Своё  последнее  стихотворение, которое  он  едва-едва  смог записать,  посвятил  детям  в  новогодний  праздник «На  ёлке».

         В  1963 году,  уже  после  смерти  Г.Г. Каратаева,  вышел  его  сборник  стихов  «Облака»,   которая  тоже  была  быстро  раскуплена, а Ю.Чернышов  написал  книгу  «Победи  себя».

В  1989  году  Каратузский  райком  КПСС  и  общественность  обратились  в  Красноярское  книжное  издательство  о  переиздании  этих  книг,  но получили  ответ, что  в  условиях  хозрасчёта  и  самофинансирования   издательство   выполнит  работу   только  за  счёт  заказчика.

В  2004  году на  средства  бюджета  Каратузского  района  в  Абаканской  фирме  «Март»  переиздаётся  сборник  «Облака»,  тиражом  в 1000 экземпляров.

Л.Н. Борзенко

 

Дорогая  наша  Катя!

 

      Вы  просите  описать  последние  дни  Гриши. Это  очень  тяжело  мне,  но  для  Вас  сделать  нужно: Вы  были  другом  его.

      Девятнадцать  месяцев  Гриша  не  мог  мочиться,  ни  катетер, ничего  не  могли  сделать.  Врачи  сказали,  что  камни  в  пузыре,  мочеточниках  и  почках,  т.к. до  этого  они  выходили  с  мочой  в  утку,  а  теперь  ими  забито  всё,  а  выходили  они  по 100-120  штук в месяц.

      И  вот  врачи  стали  прокалывать  большой  иглой  с  резиновым  шлангом  живот, мочевой  пузырь  и  машинкой  выкачивать  мочу  2  раза  в  сутки. Это  очень  мучительно, тем  более,  что  позвоним  в  больницу, а  дежурный  врач  на вызове  и  жди  его  час, а  то  и  более.  Всё  это  привело  к  уремии (заражение  крови  мочой)  моча  пошла  через  тело: главным  образом  из  ног, открылись  все,  даже  старые  пролежни,  спина  превратилась  в  сплошной  гнойник. Началась  гангрена  ног, ампутация  была  уже  бесполезна,  начались  страшные  убийственные  судороги,  ноги  привязывали  к  койке,  под  правым  коленом порвались  сухожилия.  Позвоночник   перекосило:  он  выдался  в  живот,  бецерные  (берцовые) кости  на  четверть  торчали  над  животом.  Левая  нога  стала  в  объёме  до  90  сантиметров  толщина,  а  правая  высохла,  как  былиночка. На  ногах  и  всём  теле  гнойники. Страшные,  не человеческие  боли  терзали  грудь  и  спину. Нельзя  было  его  мыть,  уже  2  года  лежал  не  мытый,  так  как  прикосновение  к  телу  вызывало  сильные  судороги,  в  больницу  перевезти  или  перенести нельзя  было,  да  он  и  не  хотел:  в  первые  годы  болезни  ему  больница  осточертела.

      Машина  скорой  помощи  так  и дежурила  сутками  возле  нас.  Спасибо,  врачи  отнеслись  с  душой,  8-12  уколов  разных  делали  в  сутки,  непрерывно  кипятились  шприцы,  иглы, мандрены*  и  всякая медицинская  премудрость. Но  ничего, ни какими понтапонами (?) и  морфиями  не  могли  снять,  облегчить  ужасных  страданий. Хорошо,  хоть  мама  не  дожила  до  этих  кошмарных  дней —  с  ума  бы  сойти  смогла!

      Вот  в  это  самое  время  и  прилетел  из  Министерства  (здравоохранения) РСФСР  невропатолог  по  просьбе  Павленко. Посмотрел  он,  посмотрел и  чуть  не  плачет:  «Первый  раз  в  жизни  я  вижу  такое!..»  Каково  всё  это?!?

      А  меня  как  назло  в  этот  последний  Гришин  год  жизни  —  душила  астма.  Ему  бедному  от  своих  болей  хоть  разорвись,  а  тут  ещё  на  меня  гляди!..

 

*  Так  написано  сестрой  поэта Г.Г. Каратаева  Нисой  Григорьевной  в  письме  Екатерине  Олиферовой  в г. Новосибирск.

 

Коллекция  Каратаевых  в  фондах  Каратузского районного  краеведческого  музея

(к 100 – летию Г.Г. Каратаева)

 

          В  фондах  Каратузского  районного  краеведческого  музея хранится  коллекция предметов о жизни  и  творчестве Каратузского  поэта Григория Григорьевича  Каратаева, собранные  в  разные  годы.  Первоначально  были  собраны фотографии, вырезки  из  газет, сборники  его  стихов:  «В строю», издан Красноярским книжным  издательством в 1958 году; «Облака», издан в 1963 году.

       В  течение десяти лет Раиса Порфирьевна Островская активно общалась с семьёй Каратаевых. Она подарила   Г. Каратаеву книгу «Как закалялась сталь». «Рождённый революцией» и буклет о музее Н. Островского в Москве с дарственной надписью «Дорогому Григорию Григорьевичу на память о Николае Островском».

       Книга хранилась в семье Н.Г. Каратаевой, сестры поэта.  В 1994 году зятем Г. Каратаева, Юрьевым Георгием Константиновичем, передана в дар музею.  Часть писем хранится в Московском музее  Н. Островского (сейчас он называется «Преодоление»).

      В 1972 году велась переписка Красноярского краевого краеведческого музея  с сестрой Г. Каратаева Нисой Григорьевной Каратаевой. Музей  обратился с просьбой пополнить фонд материалами о жизни и творчестве Г. Каратаева. Переписка  Нисы Григорьевны  и сотрудников музея ( ) велась  до 1978 года.  Есть в Каратузском музее копия письма, где Красноярский краевой краеведческий музей благодарит Н.Г. Каратаеву, за передачу личных вещей,  переписку Г.Г. Каратаева. (перечислить по акту приёма).

    В  июне 1979 года  сотрудник Краевого краеведческого музея пишет письмо благодарность Н.Г. Каратаевой  за магнитофонную запись воспоминаний  сестры Н.Г. Каратаевой (зачитать)

     Киноплёнка с записью торжественного  собрания Посвящённого юбилею Г.Г. Каратаева была снята Красноярской студией телевидения в 80- е годы. Находилась всё это время в Каратузской кинофикации, обнаружена в июне 2000 года, сотрудники киносети передали в Каратузский  краеведческий музей. Фильм переснят на видеокассету и диск для музея  Казённовым Павлом Геннадьевичем.

     В 2004 году житель с. Каратузского  Поносов Михаил Петрович передал в дар музею радиоприёмник, который находился в четвёртой бригаде колхоза им. Димитрова в Красном уголке. На радиоприёмнике есть надпись: «Поэту Г.Г. Каратаеву от комсомольцев района 8 июня 1957 год».

    А после смерти Юрьева Георгия Константиновича,  зятя  Г. Г. Каратаева, коллекция семьи  Каратаевых пополнилась.  Клюшниковой Валентиной Александровной, зам. главы села Каратузского, были переданы в музей альбомы, рукописи, письма, портрет Г. Каратаева, выполненный художником Александром Горячевым, этажерка,  2 стула, подставка для чернильницы, книги и другие портреты, переписка с друзьями.

 

«Со  всех  концов  страны  съехались друзья, земляки  поэта. Маленький  домик  на  улице  Ярова,  где  многие  годы  жил  и  работал  Григорий  Григорьевич,  снова  стал,  как  в былое  время,  своеобразным  художественным  и  общественно-политическим  центром. Когда  был  жив  Гриша, с  утра  до  поздней ночи  у  Каратаевых были  люди  самых  разных  профессий  и  возрастов… Баян,  русские  романсы, народные  песни сменялись  стихами  Есенина, Маяковского, Багрицкого, Пастернака… Григорий  был  очень  обаятельным  человеком, великолепно  играл  на  баяне».

Евгений  Матросов

СИБИРСКИЙ  ОСТРОВСКИЙ

 

(к  100-летию  со дня рождения Григория Григорьевича  Каратаева)

 

 

                                             На  земле  и  делать  по-земному:

                                             Верить в Завтра, спорить  и  мечтать…

                                             Жить  на  свете  можно  и  больному,

                                             Главное – от  жизни  не  отстать.

                                                                                                      Г. Каратаев

 

В  селе  Каратузском  на  тихой  улочке  Ярова  стоит  небольшой  домик,  на  нём  мемориальная  доска,  извещающая  о  том,  что  здесь с 1935 года  по  1960 год   жил  поэт Григорий  Григорьевич  Каратаев.

Как  и  что  рассказать  о  судьбе  человека,  чтобы  стало  понятно почему, несмотря  на  то, что  прошло  уже  почти  полвека, а  его  имя,  его  творчество  по-прежнему  помнят  его  земляки?  Григорий  Каратаев  и  сегодня  остаётся  символом  мужества, борьбы,  стойкости,  жизнеутверждающего  оптимизма.

Родился  Григорий  Григорьевич  26  ноября  1909  года  в  деревне Крестик   Ермаковской  волости  в  большой  и  дружной,  но  не  очень  богатой  семье  Григория  Михайловича  и  Прасковьи  Егоровны  Каратаевых. Вскоре  от  болезни  умирают  братья  и  в  семье  из  детей  остаются  они  вдвоём: старшая  сестра  Ниса (Анисья – 1908 г. Рож.) и он,  Григорий.

Гриша  был  весёлым, любознательным,   черноглазым  ребёнком.

В  книге  известного  языковеда-слависта  Бориса   Унбегауна  «Русские   фамилии»   фамилия  «Каратаев»  переводится  с  тюркского  как  «чёрный  жеребёнок».

В  1919 году, окончив первый  класс, Григорий  вместе  с  родителями  переезжает  в город  Минусинск. Здесь  он  заканчивает в 1923 году  пять  классов. В 1924 году  вступает в комсомол.

Семнадцатилетним  юношей  его  направляют в деревню  Ус  в

Туву,  затем   в село  Бею  Минусинского  района  секретарём  суда.

Проработав  около  трёх  лет секретарём,  он  устраивается  линейным монтёром  телефонной  станции – «…престижную, — как написал  его близкий  друг,  Евгений  Анатольевич Матросов, — работу  в  то  время. Ведь  шофёры,  монтёры,  трактористы  несли  новую  жизнь  в  деревню».

 

 Когда  на  небе  соберутся  тучи,

И  рвёт  и  воет  ветер  над землёй,

Когда  нога  по  льдистой  круче

Скользнёт, грозя  для  путника  бедой, —

Он  борется…

 

Человек, написавший  эти  строки,  знал  о  борьбе  не  понаслышке. Тридцать  лет  его  рабочим  местом  была  кровать,  а  горизонтом  —  окно,  за  которым  росла  рябина  и  черёмуха.

 А  началось  всё  в  том  далёком  августе  1929  года,  когда  19-летний   паренёк,  очень  гордившийся  тем, что  стал  монтёром,  шёл  по  степи  вдоль  дороги  искать  обрыв. Он  увидел  оборванный  провод,  быстро  поднялся  по  столбу  и  вдруг  почувствовал,  что  столб  стал  падать…

Пришёл  в  себя  уже  дома.  А  потом  Томск  —  и  приговор:  «Жить  будете  долго,  но  ходить  —  никогда»

 

           Всё  свершилось:  я  ходить  не  буду.

Далека  за  окнами  тайга.

Только  вас  я  сроду  не  забуду –

Белогорья,  пашни  и  луга.

 

Как  возродить  интерес  к  жизни  у  того,  для  кого,  казалось,  жизнь  окончилась  в  том  далёком  августе ?

Любимая  девушка,  прождав  год,  надеясь  на  выздоровление  Гриши,  вышла  замуж. А  ведь  он  уже  привёл её в  родительский  дом.  Чтобы  отвлечь  его от  переживаний,  семья  сменила  место  жительство.

           В  1935  году  Каратаевы  переехав  в  Каратузское,   обосновалась  здесь  навсегда.

Однажды  к  ним  зашла  молодая  женщина  и  представилась,  что  она  редактор  районной  газеты   Екатерина  Ивановна  Чулошникова.  Увидев  в  каких  стеснённых  условиях  живёт  семья,  она  предложила  только  что  выделенную  ей  квартиру  по  улице  Ярова,  14.   Так  началось  их  знакомство,  переросшее  в  дружбу.

Екатерина  Ивановна  рассказала  Григорию  о  Николае  Островском  и  познакомила  с  его  творчеством.  Она  сумела  растормошить,  заставить  думать  о  жизни,  искать  своё  место  и  забывать,  хоть  иногда,  о  своём  недуге. Подбирала для  него  и  приносила читать много  книг,  а  затем  они  каждую бурно  обсуждали.  Убедив  Григория,  что  ему  нужно  учиться, вложила  в  его  руку  карандаш  и  тетрадь. Стали  рождаться   первые,  робкие,  почти  ученические  стихи.

 

Но  вот  в  часы  бессонные,                Счастливое  мгновение!

Однажды  при луне,                             Художник, ты  поймёшь

Вдруг  строчки  перезвонные              И  робкое  волнение,

Согрели  душу  мне.                              И  сладостную  дрожь.

 

Упорная  работа  стала  приносить  результат. Первоё  своё  стихотворение   Григорий  Григорьевич  посвятил  А.М. Горькому,  узнав  о  его  смерти.

 Его  стихи  стали  появляться  в  районной  газете  «Сталинский  путь»,  а  затем  в газете «Красноярский  рабочий» и  журналах «Сибирские  огни»,  «Енисей».

О  чём  писал  поэт?  Как  и  любой  — о  жизни,  о  любви,  о  суровой  красоте  своего  края.

Светлые,  лирические  стихи  создавал  человек,  готовый  полжизни  отдать  за  один,  хотя  бы  шаг,  по  росистой  траве 

 

  Где  тонкой  вязью  по  озёрам 

   Плывёт  слоистый  белый  дым,

   Где  пахнет  степь  по  косогорам,

   У  пасек,  донником  седым…

 

Лишь  в  некоторых  стихах  Г. Каратаева  можно  было  встретить  намёк  на  то,  как  физически  трудно  давалась  ему  жизнь. Человек  железной  воли,  деятельный  по  натуре,  полный  неумолимой  жажды  жизни,  он  научился  побеждать  боль.

Григорий Григорьевич  преклонялся  перед  жизненным  подвигом  и  мужеством  Николая  Островского,  в  его  произведениях  черпал  духовные  силы,  учился  преодолевать  трудности. 

«Сибирским  Островским»  называли  его  друзья,  а  впервые  так  назвала  поэта  жена   автора  книги  «Как  закалялась  сталь» — Раиса  Порфирьевна  Островская.   Но  Григорий  Григорьевич  никогда   не  позволял  себя  сравнивать  с  ним,  считая,  что  жизненный  подвиг  Островского  неизмеримо  выше.

В  течение  десяти  лет  Р.Островская   активно  общалась  с  семьёй  Каратаевых.  Она  подарила  Г.Каратаеву  книгу «Как  закалялась  сталь. Рождённые  революцией»  и  буклет  о  музее Н.Островского в Москве  с  дарственной  надписью. Часть  писем  хранится  в московском  музее  Н. Островского (сейчас  он  называется «Преодоление»),  а часть  в далёкой  Шепетовке. Книга  и  буклет – в Каратузском  районном  краеведческом  музее.

Григорий  Григорьевич  Каратаев  не  любил говорить  о  своём  недуге.  При  встрече  с друзьями  всегда  был  весел  и  бодр.  А  впервые  пришедшему  к  нему,   старался  задавать  вопросы,  шутил,  создавал  дружескую  обстановку,  чтобы  человек  не чувствовал,  что  он  у  постели  больного.  Однажды  произошёл курьёзный  случай,  когда  одна  из  краевых  редакций, долго  сотрудничавшая  с  Каратаевым, предложила  Григорию  Григорьевичу,  если  он  будет  в  Красноярске,   «непременно  зайти».  Там  никто  и  не  догадывался   о  трагедии  поэта,  что  автор  пронизанных  радостью,  немного  грустных  стихов  уже  долгие  годы  прикован к  постели.

И  только  сестра,  Ниса  Григорьевна, знала,  как  рождаются  полные  жизни  строки, когда  боль  отпускала  измученное  тело Гриши.  Удивительная  самоотверженность  этой  женщины, которая   тридцать  лет  ухаживала  за  больным  братом. Она  не  давала  ему  впасть  в  отчаяние,  была  первым  слушателем  и  ценителем  его  стихов. Любая  его просьба    не  оставалась  без  внимания.  Любовь  и сострадание  к  брату,  помогали  ей  справляться  с  любыми  трудностями.  И  Григорий  отвечал  ей  тем  же.

Присядь,  сестра,  поговори  со  мной,

Ты  всё  хлопочешь,  рук  не  покладая…

 

Григорий Григорьевич  очень  любил  цветы,  и  каждый,  кто  знал   об  этом,  старался  принести  букетик  полевых  цветов  или  веточки  ароматной  земляники.   С  ранней  весны  и  до поздней  осени,  на  небольшой  этажерочке  у  изголовья,  всегда  стояла  ваза  с цветами.  Часто  их  приносила  сестра.

 Ты  мне  поставила  цветы 

 С густыми  запахами  поля.

И  полетели  в  даль  мечты,

И  сердце  дрогнуло  от  боли.

 

Я  даже  сел… Да  что  слова!

Всего  не  выразить  стихами.

Давно  уж  высохла  трава,

Моими  смятая  ногами.

 

Ниса  Григорьевна  и  её  муж,  Георгий  Константинович  Юрьев,  были  замечательными  садоводами  и  огородниками. В  их  саду  росло  много яблонь,  смородина, малина, помидоры, на  клумбах  росло  множество  цветов — и  во  всём  этом  благоухающем  великолепии  стояла  пасека.

  Приветливые  хозяева  всегда  были  рады  гостям.  Их  домик  часто  посещали   друзья,  соседи, школьники. Соседские  ребятишки   с  удовольствием  бежали  к «дяде  Грише» со  своими  радостями   и проблемами   и  всех  они  приветливо  встречали,  угощали. Там  бывали  поэты,  писатели,  учёные,  герои  войны  и  труда, среди  них: Майя  Борисова,  Аида  Фёдорова,  Валентина   Довгер  с  сыном  Костей  и  др.

Ниса  Григорьевна по  натуре  творческий человек,  прекрасно  читала  стихи,  долгие годы была режиссёром  народного  театра в Каратузском,  где ставились  пьесы  классиков  и  современных  писателей. Часто  она  просила  брата  написать  к  спектаклю  стихи, басни  или  частушки, особенно  сатирические. По телефону  Григорий  Григорьевич  мог  слушать  трансляцию  концерта  из  районного  дома  культуры  и  слышать  смех  и  овации  своих  земляков.

Одним  из  самых  близких   друзей   Григория  Григорьевича  был Евгений  Матросов, которому  были  посвящены  такие  строчки: 

      

          «Костром  в  тайге,  лучом  в  окне

Твоя  мне  дружба  в  жизни  стала» 

 

 

Евгений  Анатольевич  в  своём  очерке  на  восьмидесятилетие  поэта  писал : «Со  всех  концов  страны  съехались друзья, земляки  поэта. Маленький  домик  на  улице  Ярова,  где  многие  годы  жил  и  работал  Григорий  Григорьевич,  снова  стал,  как  в былое  время,  своеобразным  художественным  и  общественно-политическим  центром. Когда  был  жив  Гриша, с  утра  до  поздней ночи  у  Каратаевых были  люди  самых  разных  профессий  и  возрастов… Баян,  русские  романсы, народные  песни сменялись  стихами  Есенина, Маяковского, Багрицкого, Пастернака… Григорий  был  очень  обаятельным  человеком, великолепно  играл  на  баяне».

Не  было  такого  события  в  жизни  села,  района,  страны,  на  которое  бы  не  отозвался   стихами  Г. Каратаев – весенний  сев  или  уборка  урожая, Магнитка,  Днепрогэс,  Хасан,  гибель  Челюскина…

 

Началась  война…

Григория  Григорьевича  Каратаева  уже  тогда  знали  как   поэта.  Его  стихи  печатались  в  районной  и  краевых  газетах.  В  те  годы  всё  личное  ушло  на  второй  план.  На  фронт  уходили  друзья,  тяжелейшим  трудом  были  заняты   женщины  и  дети.  Фронт  и  тыл  стал  единым  боевым  лагерем.   Тяжело  переживал  Г. Каратаев  свою  беспомощность:  да,  он  не  мог  ни  сесть,  ни  встать,  но  это  не  значило   —   бездействовать.  И  самым  грозным  оружием  поэта  стало  перо.  Он  свято верил  в  победу  над  врагом   и   эту   веру   стремился  передать  другим.  В  стихотворении  «Я  верю»,  написанном  в  1941 году  он  пишет  своему  другу  Георгию  Мартьянову :    

                      Не  поддамся  сомненьям тревожным,

                     Верю:   кончатся  скоро  бои,

                     И,  покрытые  пылью  дорожной,

                     Ты  протянешь  мне  руки  свои.

И  он  дождался,  друзья  встретились  после  победы!

Вспоминая,   Ниса  Григорьевна  рассказывала:  «В  годы  войны  Гриша  много  писал.  Его  печатали  в  газетах.  В  работе  забывался.  Бывало,  боли  донимают,  а  он  всё  к  бумаге  тянется.  Хотелось  ему  хоть  чем-то  людям  помочь.  Помню,  всё  говорил:   «Вернутся  наши  фронтовики,   как  я  им  в  глаза  смотреть  буду?».  Был  во  время  войны  такой  плакат, —  продолжала  Ниса   Григорьевна,  —  со  словами  Маршака: 

 

Ты  каждый  раз,  ложась  в  постель,

Смотри  во  тьму  окна.

И  помни,  что  метёт  метель

И  что  идёт  война.

 

Гриша  попросил  прибить  этот  плакат  над  своей  кроватью.  Так  и  висел  он  до  конца  войны…».

 

          Бессчётное  количество  писем  друзьям  шло  на  фронт  из  дома  Каратаевых. В  них  и  вера  в  победу   и  тревога  за  друзей,  которые  насмерть  бьются   с  врагом. 

Разве  можно  умерить  тревогу

За  отважного  друга  в  бою,

Когда  мысли  стремятся  в дорогу,

Когда  чувства  в  военном  строю?

 

     Он  призывал  земляков «бить  толково,  по-сибирски»   «за   мирный  дом  над  буйною  рекой».

Солдаты  бережно  хранили  письма  поэта,  читая  его  стихи   однополчанам  и  отвечая  на  них  при  первом  удобном  случае.

 

Знакомый  почерк  на  конверте.

Военный  штамп  на  уголке.

Под  ледяным   дыханьем  смерти

Письмо  писалось  вдалеке.

 

И  я  представил  всё  до  точки:

Атаку,  пережив  едва,

Мой  друг  в  размашистые  строчки

Лепил  горячие   слова.

 

В  творчестве  Г. Каратаева  особой  темой  была  женщина-сибирячка,  женщина-мать.  Он  прославлял  их  боевой  и  трудовой  подвиг:

 

Ты  не  привыкла  унывать,

В  труде  росла,  в  труде  мужала.

И  в  дни  войны  —  жена  и  мать,

Не  сникла,  духом  не  упала.

Ты  в  руки  твёрдые  свои

Взяла  всю  тяжкую  работу;

Дела  колхоза  и  семьи –

Большую,  малую  заботу.

 

Почти  каждая  семья  получила  похоронку,  а  то  и  не  одну. Не  обошла  беда   и  соседей  Каратаевых.  Семья  Ениных  получила  похоронку  на  Серёжу.  Григорий  Григорьевич  хорошо  знал  этого  коренастого  парня,  который,  уходя  на  фронт,  оставил  ему  свою  гармонь.

Пытаясь  успокоить  бабушку  Сергея,  Каратаев  вспомнил,  председатель,  накануне  заходивший  к  нему,  горевал,  что  зерно  скоро  будет  осыпаться,  а  рабочих  рук  не  хватает. Зная  о  том,  что  в  работе  и  на  людях  ей  будет  легче  перенести  своё  горе,  он  предложил  старой  женщине   возглавить  бригаду  таких   же,  как  она  старух,  помочь  колхозу,  серпами  сжать  созревшее  зерно.  «Переспевают  хлеба, — сказал  он,  —  ну-ка  ветер  на  ту  пору,  ведь  потечёт  зерно.  А  каждое  зёрнышко – всё  равно,  что  пуля.  Какую  сотку  выжните,  та  и  в  амбар».

В  районной  газете  «Сталинский  путь»  была  напечатана  заметка,  что  в  селе  Еловка  Каратузского  района   98-летняя  Степанида  Петровна  Кравцова  при  норме  15  соток   в  день  выжинала  серпом  по  30  соток  с  хорошим  качеством.

 Григорий  Григорьевич  в  стихотворении  «Мать  бойца»  пишет  такие  строки:

Когда  Отчизну топчут  вражьи   роты

И  крылья  смерти  реют  в  облаках,

Бьют  по  врагу  не  только  пулемёты,

Бьёт  старый  серп,  в  старушечьих  руках.

 

И  вот  она,   долгожданная  победа!  В  обычный  рабочий  день, в  среду,  9  мая.  Весть  молниеносно  разлетелась  по  всей  округе,  по  полевым  дорогам   и  станам.  Люди  собрались  на  митинг.

Ниса  Григорьевна  вспоминает:  « Мы  Гришу  на  улицу  вынесли.  Он  баян  взял,  и  вокруг  него  вся  наша  улица  собралась.  Кто  поёт,  кто  пляшет,  кто  что.  И  всю  ночь  почти…  А  утром  я  отнесла  в  редакцию  новое  стихотворение:   «В  день  победы».

 

Поэт  награждён  медалью  «За  доблестный  труд  в  Великой  Отечественной  войне  1941-1945 гг.».

 

«  1952 году,  по  словам  сестры  поэта  Нисы  Григорьевны,-  пишет  сотрудник  Красноярского краевого  краеведческого  музея,  где  хранятся письма  и  документы  поэта,  Г. Чиханчина, — «…к  его  великим  страданиям  пришла  ещё  одна  беда:  Гриша  полюбил,  да  так  полюбил,  что  смотреть  на  него  было  жутко».  Сам  же  Григорий  об  этом  писал  так : «В  этих  чёрных  глазах,  точно  омут,  я  сердце  своё  утопил». 

 

Валентина  Шулепова  стала  и  радостью  и  болью,  но

 «Не  напрасно  в  дождливое  лето

   Ты  всю  душу  мою  обожгла».

Они  до  конца  его  дней  пронесли  эту  чистую  и  светлую  любовь.

 

Г.Каратаев  ушёл  из  жизни  13  июня  1960 года.

 

В  1958 году  вышел  первый  прижизненный  сборник  его  стихов            «В  строю»  трёхтысячным  тиражом.  Е. Матросов,  находившийся  в  те  дни  в  Красноярске,  прислал  телеграмму:  «Вышла  твоя  книга. Успех  небывалый.  Поздравляю.»

 

В  1963 году,  уже  после  смерти  Г.Г. Каратаева  вышел  его  сборник  стихов  «Облака»,   которая  тоже  была  быстро  раскуплена. Ю.Чернышов  написал  книгу  «Победи  себя».

 

В  1989  году  Каратузский  райком  КПСС  и  общественность  обратились  в  Красноярское  книжное  издательство  о  переиздании  этих  книг,  но  в  условиях  хозрасчёта  и  самофинансирования издательство   выполнит  работу   только  за  счёт  заказчика.

 

В  2004  году  в  Абаканской  фирме  «Март»  переиздаётся  сборник  «Облака»,  тираж  —  1000 экземпляров  на  средства  бюджета  Каратузского  района.

                                                               Л.Н. Борзенко, директор        

                                                               Каратузского районного

                                                               краеведческого  музея, 

                                                               декабрь 2008 г.

 

Алексей Черкасов и его сказания о людях тайги

Творчество Алексея Тимофеевича Черкасова отличает внутреннее единство. Оно и в глубинном чувстве родного края, присущем «Синь-тайге», «Ласточке», роману «День начинается», и в неразрывности личной судьбы его героев с природой и историей Сибири, и в нерасторжимости всего мира их взглядов, мыслей, настроений, их труда с сибирской действительностью. При этом «сторона сибирская» представлена А. Черкасовым в совершенно конкретном и неповторимом облике. Это Сибирь енисейская: могучий красавец Енисей, енисейская тайга, приенисейские города и села, главный город — Красноярск.

Все в произведениях Черкасова узнаваемо, все рождает живое ощущение удивительной красоты, масштабности и богатства этого края. И если читателя-сибиряка его книги привлекают именно этой узнаваемостью изображенных в них мест, лиц, событий, бесконечно возникающими здесь прототипическими обстоятельствами, то интерес читателя за пределами Сибири они вызовут свежестью материала, неожиданностью ситуаций, неповторимостью тех жизненных судеб и человеческих отношений, которые складываются в своеобразных условиях «стороны сибирской», ее приенисейских, присаянских просторов.

Одним словом, А. Черкасов — писатель до чрезвычайности сибирский, плоть от плоти сурового и прекрасного края. «Родился на Енисее, — сообщает о себе писатель в автобиографии, — в маленькой деревушке .Потаповой Даурской волости в семье крестьянина-бедняка— вернее: ремесленника — в 1915 году. Дед мой, Зиновий Андреевич Черкасов, на воспитании которого я находился в раннем детстве, был человеком образованным; книжником в некотором роде. По его рассказам, он происходил из ссыльных каторжан. Будто бы дед его, а мой прапрадед, Константин Петрович, был участником восстания декабристов, затем был сослан на вечное поселение в Сибирь… Хорошо помню, что у деда Зиновия хранилась какая-то родовая древняя книга и любимыми песнями деда были песни каторжан».

О роли деда в своей творческой биографии А. Черкасов скажет самые теплые, проникновенные и благодарные слова. Дед был книжником, атеистом, прекрасным рассказчиком, человеком, постоянно подталкивающим внука к творчеству: «Сочинять начал очень рано, — вспоминает писатель. — Еще в детском возрасте лет 7—8 я сочинял стихи и записывал их в церковные книги, которые мне доставал Зиновий Андреевич. Фактически стихи писали вдвоем: я и дедушка. Дед потом читал эти стихи в сельской сборне, как церковные псалмы, что вызывало всеобщий смех. Так дед воевал с религией. Позднее, когда мы рыбачили на Енисее, дед говорил мне о таинствах великой реки, о природе и более всего — о значении художественного слова. Сам он никогда не говорил без сочных эпитетов, сравнений, словообразований. Он знал множество жизненных историй каторжан, беглых людей, ссыльных и всегда охотно рассказывал их. Сказок не терпел. В его преломлении будничная жизнь превращалась в сказку. .

..Никогда, ни до, ни после, никто на меня не имел такого влияния, как дед, Зиновий Андреевич».

До чрезвычайности ценный материал для понимания творческих корней писателя А. Черкасова дает его повесть «Ласточка», в содержании которой многое восходит к его подлинной биографии, к действительным фактам его жизни.

Со страниц ее встает образ босоногого, задиристого мальчишки, живущего в енисейской деревне с дедом и матерью, рано познавшего все тяготы бедной крестьянской семьи, но не утратившего при этом детской непосредственности и жизнерадостности.. Из повести читатель узнает, что дед Алехи при царе был волостным писарем и, следовательно, редким на деревне грамотеем, что «у дедушки дедушка каторгу отбыл» и что поэтому род их восходит к сосланному в Сибирь декабристу «какому-то мичману гвардейского экипажа, разжалованному и осужденному за участие в восстании против царя». Автобиографичны и другие факты из жизни героя: и то, что, желая видеть внука настоящим человеком, дед посоветовал матери отдать его в минусинскую коммуну «Соха и молот», и то, что, будучи тринадцатилетним, Алеха выдавал себя за пятнадцатилетнего, и то, как позднее стал студентом ‘ Красноярского агропедагогического института.

Но дело не столько в этой верности внешним вехам биографии А. Черкасова, сколько в соответствии внутреннего мира героя духовным и нравственным исканиям писателя.

Как многое, оказывается, в его ребячьем поведении, его детском отношении к миру и людям уже предопределяло облик будущего писателя, уже предвещало появление на свет натуры талантливой и незаурядной! И в том, как, не вынося жизненной скуки, жадно тянется он ко всему яркому и интересному, и в страсти к необыкновенным приключениям, и в поступках, полных озорства, смелости, вызова одновременно и религиозному ханжеству, и мещанской благопристойности, и в дерзких мечтах, когда вырастет, «Пушкиным стать или пароходы строить», и в осознании притягательной силы красоты, в чем бы она ни проявлялась — искусстве, природе, людях; и в пристрастии к стихам великого поэта, и в свободолюбии, усвоенном от деда, и в том особенном ощущении неразрывности своей с енисейской историей и природой — во всем этом и во многом другом, чем наделен герой, прорастает личность писателя, ставшего затем автором «Синь-тайги», романа «День начинается», сказаний «Хмель», «Черный тополь», «Конь Рыжий». Связывая воедино поэтический рассказ о детских и отроческих годах Алехи и реальный облик писателя Алексея Черкасова, мы верим, что черты характера одного могут стать чертами творчества другого, ясно представляем себе, как жизненные принципы воплощаются в принципы эстетические, житейская незаурядность переплавляется в писательский талант.

Время, когда А. Черкасов вступил в сознательную жизнь, было трудным и неспокойным. Поэтому-то и не удалось завершить учебу в институте: жизнь позвала к активному участию в ее делах и событиях. В 1931 году, будучи студентом 3-го курса, А. Черкасов вызвался ехать добровольцем на работу в деревню и стал уполномоченным Минусинского окружкома комсомола по вопросам коллективизации и ликвидации кулачества. В 1932 году комсомол направил его в только что созданную Тюльковскую машинно-тракторную станцию Восточно-Сибирского трактороцентра. Юноше не было и 18 лет, когда он стал главным агрономом совхоза, взяв на свои плечи дело новое, неизведанное и ответственное: «Нам всем в ту пору приходилось и учиться, и работать. Дело было новое. Изучали и трактора, и технику ведения севооборота, и агрономию, и биологию. Учились заочно и очно; на семинарах, на курсах, без отрыва от производства, а более всего — на личном производственном опыте.

15-летний стаж работы в сельском хозяйстве дал мне богатейший материал наблюдений над жизнью, над преломлением социалистических основ в сознании простых людей».

Мечта о писательском труде не оставляла А. Черкасова. Накопленный жизненный материал и природная творческая Фантазия, объединившись вместе, требовали выхода. Уже в начале 30-х годов он принимается за работу над большим романом из истории революционного движения Сибири. В 1933 году «Леляной покров» был завершен и отослан по адресу: «Москва. Максиму Горькому». Вскоре молодой автор был приглашен в Москву, где произошла его встреча с великим писателем и его женой М. Ф. Андреевой, а затем и с А. Н. Толстым. Роман был принят благосклонно, после доработки рукопись его готовилась к двухтомному изданию, как неожиданно- грянула беда. По ложному обвинению писатель был арестован, рукопись его книги изъята из издательства, а потом и вообще затерялась. Судьба как бы испытывала А. Черкасова на прочность писательского призвания. Еще не раз в жизни придется столкнуться ему со злом и неправдой, еще не раз обстоятельства окажутся сильнее и возьмут верх над высокими жизненными целями и еще не одну рукопись постигнет неудача. Ведь вот так же до издательской работы удалось довести роман «Мир. как он есть», посвященный времени от гражданской войны в Сибири до победы коллективизации, но стать книгой не довелось и ему. Был «заредактирован насмерть» роман «Славия». Но писатель не отдает себя во власть неверия и отчаяния. Воля к творческому труду и желание обрести своего читателя одержат в конце концов победу над всеми злоключениями и невзгодами. В 1944 году увидели свет его первые произведения: в издательстве «Советский писатель» -вышла книга «В стороне Сибирской», в журнале «Октябрь» был опубликован роман «День начинается на востоке». Впереди ждала работа над «Хмелем», «Черным тополем», «Конем Рыжим».

Необычайно интересна биография трилогии, удивительна и сложна ее творческая история. Разгадать ее полностью, распутать все ее узлы и переплетения стоит большого труда, само по себе является большой исследовательской задачей. Из трех частей «Сказаний о людях тайги» наиболее популярным у читателя и освещенным в критике является «Хмель». Началом «Хмеля» послужили главы, напечатанные в журнале «Сибирские огни» в 1957 году. Затем под тем же названием произведение появилось в журнале «Нева» в 1961 году. И это уже были не главы, а целый, композиционно завершённый роман, повествующий о послевоенной жизни приенисейской таежной деревни. Главными его героями были Демид Боровиков и Анисья Головня, в драматических поворотах судьбы и сильных характерах которых угадывались черты биографии и личности самого писателя.

Сравнение двух журнальных вариантов «Хмеля» убеждало в том, что хотя время и место действия, а также многие герои в них совпадали, различия между ними были столь велики, что невольно возникал вопрос: да тот ли это роман? «Хмель> ли это? И вот уже тогда перед читателем в полной мере стали раскрываться особенности творческой манеры писателя, обладающего неистощимым даром фантазии, в достоверно очерченных рамках времени дающего волю вымыслу, способного представить действие, судьбу и характер героев во множестве вариантов: «Варианты, варианты, варианты…— удивляется один из исследователей творчества А. Черкасова.— Несть им числа! «Красивая вдова», «Белая Елань», «Хмель чернолесья», «Трезвость», «Мерою жизни», «Черный тополь»… Все это — написанные или задуманные, законченные или отвергнутые самим автором части «Сказаний». И каждая часть — в свою очередь — в нескольких редакциях. И все — «Хмель». Годы труда. Обилие материала»*.

При этом наглядно выявилась еще одна особенность творческого метода А. Черкасова — органическая соотнесенность современности с историей. Обеспечить картине современной жизни прочные исторические тылы, проследить родословную героев, выявить генетические основы их характера — это лежало в основе творческого замысла «Сказаний».

И то, что творческая биография писателя началась значительно раньше, чем появились в печати его книги, тоже имеет значение для понимания творческой истории трилогии. Как ни печально складывались обстоятельства раннего творчества, работа над рукописями «Ледяной покров», «Мир, как он есть» и другими не пропала даром. Здесь уже прорастал замысел огромной книги о многих поколениях сибиряков, здесь вызревало зерно будущих «Хмеля», «Черного тополя», «Коня Рыжего». Здесь лежала предыстория жизни Демида Боровикова и Анисьи Головни, скрывались истоки их «сибирского» характера. Кстати, это объясняет и тайну плодовитости писателя в годы, которые отделяют «невскую» редакцию «Хмеля» от произведения под тем же названием, но включившем в себя две новые части «Крепость» и «Корни и листья» и в этом виде вошедшем в 1964 году в «Библиотеку сибирского романа». Теперь то, что составляло содержание первых вариантов «Хмеля», отошло в книгу «Черный тополь», героями же «Хмеля» стали те далекие предки нынешних сибиряков, которые бежали в далекий край «со всей России-матушки» и которым выпало на долю первыми «проходить» Сибирь в надежде найти здесь волю, правду, счастье. Так в нарушение привычной последовательности творческого процесса писатель познакомил читателя сначала с концом своей книги, с тем, что составляло уже итог жизненных исканий многих поколений его героев-сибиряков. Но интересно, что при всех взрывах и переворотах, происходивших в творческой лаборатории А. Черкасова, они не влияли на внутренний характер композиции «Сказаний о людях тайги». Хронологическая последовательность событий нарушается за редким исключением, писатель лишь иногда использует ретроспективный план повествования, избегает временных отступлений, наплывов, перебивов. Время течет вольно, естественно, широко. Оно — важная эстетическая категория трилогии, в призме его просматривается человек в отношении к истории, эпохе, обстоятельствам.

В литературе найдется немного произведений, характеризующихся таким захватом времени: более ста лет охватывают события, изображенные в нем. Повествование начинается с рассказа о том, как бежавший с этапа декабрист Лопарев попадает в старообрядческую раскольническую общину старца’ Филарета, расположившуюся на берегу Ишима и пробирающуюся в глубины Сибири — подальше от царской и крепостной неволи, «чтоб царские слуги рукой не достали».

Так в самом начале «Сказаний» сталкиваются два разных пути поисков правды. Казалось бы, объединиться этим людям в борьбе против общего врага и пойти одной дорогой… Но, верный исторической истине, писатель показывает, какая глубокая пропасть непонимания лежит между ними и как в действительности далеки они друг от друга. Хотя раскольникам импонирует человек, как и они, страдающий от царских, законов, «в цепи закованный по рукам и ногам», но он «барин» и не могут они поверить в искренность его отношения к черному народу: «Не прислонится белая кость к черной мужицкой кости». Никогда не забудет старец Филарет, что отец его был забит плетьми дедом нынешнего декабриста, а сам Лопарев со страхом и растерянностью взирает на тот народ, который предстает перед ним в результате близкого знакомства и все решительней опровергает абстрактно-умозрительные представления о нем: «Русь! Какая же ты дремучая и непроглядная! А я-то знал Россию петербургскую, невскую…» И не случайно представляется гибель Лопарева от рук фанатически настроенных мужиков-раскольников, так и не преодолевших недоверия к нему.

Нет, история еще не готова дать ответ на коренные вопросы жизни, и в художественно убедительной форме стремится писатель довести до читателя мысль об исторической обусловленности путей борьбы за правду: «По всей России вопль и стон. От поколения к поколению одно и то же: холопы под барином, барин — под царем, царь — под богом, а бога никто не видывал, никто его голоса не слыхивал». Неистово, до исступления молились в неведомое, не получая ни ответа, ни поддержки…

Из века в век: «Глас вопиющего в пустыне…»

Широкие картины сибирской действительности на протяжении более века убеждают в том, какими мучительно сложными путями шел народ к обретению воли и счастья и как многие из этих путей оказывались ложными, ошибочными, тупиковыми.

В поисках желанного Беловодьюшка, прекрасного края изобилия, добра и справедливости, бегут раскольники сначала в Поморье, потом в Сибирь, но путь религиозного спасения от социального зла показан в трилогии А. Черкасова как один из самых ложных и несостоятельных. В этом смысле «Сказания о людях тайги», его первая книга «Хмель» в особенности, относятся к числу произведений, где мертвящая власть религии над человеком обнажается с беспощадной силой художественных образов.

«Не ведаем мы оков, не знаем сатанинских печатей и списков»,— говорит про свою общину Филapeт, но в словах старца Все — ложь. Вместо оков крепостных крестьяне-раскольники попали в оковы религиозные, вместо неправедной власти царя ощутили жестокую силу старообрядческой законности, словом, одна крепость сменилась другой, не менее всесильной и подавляющей. При ближайшем рассмотрении старообрядческая община оказывается ничем иным как повторенной в миниатюре самодержавно-крепостнической Россией, где тирания помещичья уступает место безграничному своеволию старцев — будь то Филарет, Елисей или Калистрат, где под видом радения за чистоту веры скрывается жажда утвердить свое господство над единоверцами, завладеть посохом и четырехфунтовым золотым крестом духовника, где массу общинников держат в беспрекословном повиновении угрозой пыток, истязаний и судных спросов: «Как бары да дворяне тиранят народ, так и сам народ промеж себя стал тиранить друг друга да мучить да изводить». Сменяя одна другую, проходят перед читателем страшные, леденящие душу картины религиозного изуверства, жертвой которого становятся безвинная Акулина с ее шестипалым младенцем, маленький сын Ефимии Юсковой — Веденейка, сама Ефимия, обвиненная в еретизме. В этих, может быть, иногда и грешащих известной долей натуралистической чрезмерности сценах наглядно обнажается как антигуманистическая суть, так и внутренняя беспомощность религиозной идеи, неспособность объединить людей в борьбе за чистое и справедливое дело.

Страницы, посвященные жизнеописанию общины Филарета, относятся в «Сказании» к числу тех, что читаются с захватывающим интересом. Автор предстает как знаток религиозной обрядности, всех особенностей общинно-старообрядческого быта. В его удушающей атмосфере нет места живому чувству и искренним порывам мысли, все подчинено мертвящей силе старообрядческого устава, но практический расчет проникает и сюда. Читатель воочию убеждается в том, что даже в момент своего духовного апофеоза, так сказать великого исхода в Сибирь, старообрядчество уже было чревато глубокими социальными противоречиями, уже тогда оно было лишено желанного единства и общих целей. Под личиной преданности религиозной идее многие из общинников умело маскируют, мирские интересы, преследуют свою корысть и выгоду. Хитрому, прижимистому Третьяку, главе рода Юсковых, община нужна лишь как прикрытие, как способ сохранить награбленное золото и, довезя его до Сибири, пустить в предпринимательский оборот. Разными путями и средствами показывает писатель социальную неоднородность общины и, в частности, глазами декабриста Лопарева, которого поражает богатое устройство даже временного становища Третьяка и нищенский образ жизни основной массы переселенцев-раскольников: «Спустились в землянку. Спертый затхлый воздух и сумерки среди бела дня. Вместо двери — камышовый полог в полроста… Ни лежанки, ни рухляди. Сразу от порога — дымная печурка. Сверху — дыра в накатном потолке, чтобы дым из печурки выходил на волю. На умятом сене — пятеро малых полуголых ребятишек, девочки или мальчики, не разглядеть впотьмах. Три сколоченных плашки вместо стола. Чугуны, пара кринок, краюха углистого хлеба, состряпанного вместе с охвостьями и землей».

Плодами общинной работы и здесь пользуется избранное меньшинство. «Нищенство — не грех, коль все нищие, — размышляет Ефимия. — Да не все в общине худо так живут — то грех. Одним три куска. Говорят, мало. Дай еще три. Другим — ни одного куска, не ропщут, а молются».

Но время идет и все больше людей проникается недоверием к слепой вере. Разубеждается в истинности Филарётовой крепости Ефимия; после многих жизненных испытаний превращается в яростного богоборца Мокей Боровиков, сын самого Филарета. Ослабленная внутренними распрями, гонимая властями, распелась община Филаретова еще на пути в Сибирь и, когда добрались до благословенного Енисея, пошли от нее разные толки религиозные — тополевцы, дырники, рябиновцы и были они все той же отчаянной попыткой предоставленного самому себе и утопающего в дремучем невежестве народа найти смысл жизни, настоящую дорогу к воле, счастью, справедливости: «Двести дворов в Белой Елани и сорок разных толков и согласий, а правды человеческой нету. У кого что спросишь?»

Первая часть романа «Хмель» — «Крепость> заканчивается приходом раскольников на Енисей, а вторая — «Корни и листья» открывается событиями, происходящими уже по истечении тридцати лет. Все глубже укореняются Боровиковы и Юсковы на сибирской земле, все шире и жизненно необходимей становятся их связи с другими поселенцами, среди которых — Вавиловы, Валявины, Зыряны, но при этом неизменным остается особо пристальное внимание А. Черкасова к потомкам рода Боровиковых, побегам корня Филаретова.

Композиционная особенность «Сказаний» состоит в том, что А. Черкасов вводит в действие представителей отдельных поколений этих семей поочередно, как было уже сказано, без нарушения хронологической последовательности, без использования ретроспективных планов. Филарета сменяет Ларивон, Ларивона — Веденей, затем надолго входит в повествование Прокопий Веденеевич, наконец, его сыновья — Филимон, Тимофей, Демид. Вторым, но тоже крупным планом подается история рода Юсковых. Это разбогатевший правнук Третьяка Михаила Михайлович Юсков, живущий в Красноярске, пайщик трех акционерных обществ, в доме которого набравшая .силу сибирская буржуазия, играя в либерализм и демократию, мечтает о революции. Это Елизар Елизарович Юсков, миллионщик азиатского типа, по-прежнему живущий в Белой Елани, но уже успевший прибрать к рукам всю округу в.<полном соответствии со своим исходным девизом: «Жми-дави и вся статья жизни». Это его дочери — Дарья и Евдокия, каждая из которых по-своему пытается вырваться из-под деспотической воли отца и проходит тернистый путь поисков места и смысла жизни. И, наконец, последняя представительница этого рода в трилогии — Анисья Головня, чья судьба предстает в тесном переплетении с судьбой последнего из Боровиковых — Демида и повествование о которых автор доводит до середины 50-х годов.

И чем ближе к современности, тем шире становится захват жизни, тем чаще выходит оно за пределы Белой Елани, переносится то в Минусинск, то в Красноярск, даже в Петербург, тем большее число героев вовлекается в действие, тем сложнее и напряженнее становятся конфликты. Каким бы глухоманным углом ни была Белая Елань, но общие для всей России процессы захватывают и ее. Вот уже входят в жизнь героев «Сказаний» Ленский расстрел, империалистическая война, революция. Неумолимый ход времени разрушает замкнутость и неподвижность старообрядческого быта. Не хотят больше мириться с порядком, диктуемым дремучим уставом тополевого толка, сыновья Прокопия Веденеевича. Становится рабочим железнодорожного депо в Красноярске Тимофей, бежит из затхлого мира родительской молельни Демид. И сами белоеланцы уходят в широкий мир, и в Белую Елань приходят люди со стороны. Зазвучало здесь непонятное слово «сицилисты», появились политические ссыльные. И вот уж пламя гражданской войны озарило Сибирь, размежевав Белую Елань . на два непримиримых лагеря. И колчаковщину, и белый террор познало сибирское крестьянство. Многие из кержаков-староверов стали партизанами и кровью своей породнились с Советской властью. В водоворот исторических событий оказались ввергнутыми даже такие кондовые старообрядцы, как Прокопий Веденеевич, который пытался сначала поднять восстание против «анчихристовой» Советской власти и поджечь ревком, а потом сам погиб от плетей карателей-белобандитов. И через трудное время коллективизации проводит своих героев А. Черкасов, и через Великую Отечественную войну и послевоенные годы. Бешеная круговерть человеческих страстей, тугой клубок житейских интересов, запутанные до беспредельности судьбы…

Как при таком огромном захвате времени, насыщенности событиями и богатстве действующих лиц придать всему действию трилогии необходимое идейно-эстетическое единство? И как сохранить при этом непрерывность художественной мысли и всего эмоционального тона?

Прежде всего, конечно, необходимо обратить,, внимание на ту идейно-эстетическую нагрузку, которую несет в трилогии Время. Оно активно, действенно, к мысли о нем постоянно взывает автор, и мысль эта является одним из важных структурообразующих начал повествования. «Время! Кто знает, что такое время, истинный смысл его? Смутные ли, беспокойные тени былого, как лучом прорезали нашу память, говорят нам о времени минувшем, незабвенном!»

Чаще всего размышления о времени носят авторский характер и определяют эмоциональный настрой целых глав книги, иногда же они принадлежат героям и являются своего рода камертоном к их внутреннему состоянию: «Время не конь, не объездишь, не уймешь — летит, мчится, а куда? И как там будет завтра, послезавтра? Погибель или здравие? К добру или к худу утащит за собой суматошное время?..»

Это как бы эпиграф ко всей судьбе хорунжего Ноя Лебедя — главного героя романа «Конь Рыжий».

Если в начале повествования время течет медленно и тягуче, почти не различимым по годам, слабо расчлененным на хронологические вехи потоком, то чем дальше, тем стремительнее становится его движение, тем весомей, значительней и объемней воспринимается каждая его единица — и год, и день. Так появляется роман «Конь Рыжий», написанный позднее других книг трилогии, уже в 1972 году, но в последовательном развитии ее действия занимающий место между «Хмелем» и «Черным тополем». Он как бы восполняет тот временный пробел, который возник между событиями «Хмеля» и «Черного тополя», и обращен к тому промежутку времени, когда под ударами внутренней и внешней контрреволюции пала Советская власть на всей территории Сибири, и Красноярск тоже оказался во власти белогвардейского террора. Не более двух лет охватывает повествование в романе «Конь Рыжий», но это короткое время наполнено такой исторической энергией, что по значимости превосходит десятилетия предшествующего развития. И только в этой внутренней динамике Времени, изображенного в «Сказаниях», находит объяснение видимая, внешняя несоразмерность временных границ «Хмеля», «Коня Рыжего» и «Черного тополя».

Писатель нашел действенное средство укрепить внутреннее единство растянутого на многие десятки лет повествования, создав два очень своеобразных образа. Один из них — черный тополь, святое дерево тополевцев, возросшее на могиле каторжанина, воспринимается как символ окружающей темноты, религиозного оцепенения, людских ошибок и заблуждений в поисках веры и истины: «Щли годы и годы… Менялись поколения, времена, нравы, а старый тополь все так же шумел… Костляво-черный в зимнюю прру, белый от куржака в морозы, огромный и величественный в зеленой шубе возвышался он, как загадочный свидетель минувших времен, чтобы потом, на страшном суде, дать показания о всех бедах и преступлениях, свершенных людьми на его веку». И не случайно стихийный протест героев-правдоискателей против дремучести старых порядков часто обрушивается на тополь: десятилетний Тимоха Боровиков срубил его вершину, желание «грабануть его под самый корень» постоянно испытывает Демид. Но и расщепленный грозовым ударом, с черным, вместо вершины, огарышем, давно засохший на корню, долго еще стоял черный тополь, безмолвно напоминая о прошлом, свидетельствуя и о неумолимом ходе времени, и о цепкой силе старых обычаев.

Еще более существенную роль в идейно-эстетическом креплении такого специфического повествования, какое развернуто в «Сказаниях», играет образ Ефимии Юсковой. По длительности пребывания на страницах одного произведения у этой героини, пожалуй, нет соперников. Автор провел ее через разные эпохи русской жизни, сделал свидетельницей многих исторических событий XIX и XX веков, начиная с нашествия Наполеона и кончая пришествием на Русь нового «анчихриста» — Гитлера. В трилогии она предстает как связующее звено между прошлым и настоящим, между многими поколениями героев «Сказаний». Своей памятью о них она как бы скрепляет длинную цепь событий, придает им единство смысла и цели, усиливает ощущение преемственности в поисках смысла жизни. Интересно, что писатель часто напоминает о возрасте Ефимии: бегущие годы ее жизни часто служат определителем исторического времени. В тот год, когда она встретилась с беглым каторжником Лопаревым, ей было 25 лет, когда после долгого отсутствия появилась в Белой Елани в гостях у Ларивона Филаретовича, ей уже 55 лет: это значит идет 61-й год XIX века. Уже в XX веке довелось войти ей в дом очередного потомка Боровиковых — тополевца Про-копия Веденеевича, 112-летней старухой встретить революцию, дожить до Великой Отечественной войны.

Писатель сделал Ефимию носительницей здравых и гуманных идей. Она изображена в ореоле мученичества и самоотверженного служения людям. В ней живет неукротимый дух свободолюбия, защиты прав и достоинства человека, убеждения в равенстве всех людей на земле: «Человек — земное светило, и от рождения каждый равен другому». Она не устает обличать и дикость кержацких обычаев и неправедность православной церкви. В ней неиссякаема вера в конечное торжество разума человеческого, его способность «пробить тьму невежества». Высший смысл земного бытия заключен для нее в духовных поисках: «Коротка и прискорбна жизнь человека, если он помышляет о деньгах и богатстве».

Можно и далее характеризовать взгляды героини, но и без того видно, что Ефимия предстает перед читателем как истая правдоискательница, осознанно и активно отстаивающая свои принципы. «Моя вера — вся в поисках, как темная ночь в звездах, когда на небе нет тучек, — говорит она. — Ищу правду. Как жить и что надо делать, чтоб счастье иметь». Автор настоятельно подчеркивает глубину воздействия Ефимии на окружающих: зажигательный характер ее страстных проповедей, увлекающую силу примера собственной жизни. «Если бы все были такими, как бабушка Ефимия — хорошо бы жилось на свете», — убеждена Дарьюшка Юскова.

Своеобразие и идейно-художественные достоинства образа Ефимии неоднократно были отмечены в критических работах о творчестве А. Черкасова.

Но давая высокую оценку содержательной стороне художественного образа Ефимии, необходимо учитывать его особую эстетическую природу. Все порывы Ефимии к правде носят романтический характер, в ее программе нет и грана социально-исторической конкретности. Ее протест против господствующего зла лишен классовой и политической опоры, лежит в русле морально-этических требований и абстрактно-гуманистических упований. Более, чем другие, характер Ефимии предстает в отвлечении от конкретных обстоятельств жизни. Отсюда отсутствие в ее языке необходимого сибирского колорита и естественности разговорной речи; отсюда торжественно-библейский склад и проповедническая витиеватость ее слога. При этом идейная, программная, дидактическая нагрузка на образ оказывается непомерно велика. Порой автор вкладывает в уста героини такого рода суждения и оценки, которые вступают в конфликт с психологической природой ее личности и характера. Одним словом, Ефимия — образ не столько реалистический, сколько просветительско-романтический.

В трилогии А. Черкасова Ефимия — не единственный образ, эстетическую природу которого нельзя определить, исходя из требований реализма. Как известно, реализм исходит из строгой социально-психологической обусловленности всего строя мыслей и поступков героя, но этим требованиям не подчиняется и образ Дарьюшки. По всему видно, что она тоже относится к числу любимых героинь писателя, ей тоже, как и Ефимии, он передал многие свои мысли о мире, времени, человеке. С болезненной остротой воспринимает Дарьюшка нечистую атмосферу лихоимства и жадности, царящую в домах сибирских миллионщиков, ее давит сознание вины перед ограбленным народом и она как бы принимает на себя тяжесть искупления чужих грехов. Доведенная до безумия и деспотической властью отца и непосильностью взятой на себя духовной ответственности, Дарьюшка и в этом состоянии продолжает обличать мир насилия и жестокости, произносить речи, наполненные символикой и пророчествами: «Настанет день, когда с каждого спросится, как он живет. Добром или злом? Тиранством или мученичеством? и тогда каждый станет лицом к солнцу и все увидят, какое у кого лицо. Никто ничего не спрячет».

Правдоискательство доведено в ней до размеров всепоглощающей страсти, всеохватывающей черты характера, но читатель убеждается в том, что и в данном случае оно почти не соприкасается с реальными процессами жизни; не идет дальше отвлеченно-идеалистических представлений о добре и зле: «Да разве такая судьба России, чтоб на веки вечные черной и тюремной быть?» — восклицает Дарьюшка. Она говорит о неизбежности революции, но мыслит ее как «революцию в душе человека».

Через образ Дарьюшки писатель показывает историческую бесплодность поисков правды вне путей социального и политического развития России, но нельзя сказать, что он в принципе отрицает значение тех поисков, которые лежат в русле общегуманистических идей. Для него они неизбежный и необходимый этап духовного развития человека, отправной пункт к обретению действенных средств борьбы за справедливость. В этом убеждает еще один герой трилогии — Ной Лебедь из «Коня Рыжего», которого стихийная вера в торжество добра и разума, своего рода нравственно-этический максимализм привели в лагерь большевиков, как бы подтверждая непреложность истины, что именно они конденсировали в своем деле все чистое, светлое, подлинно человеческое. Беда Дарьюшки 6 том, что в своих духовных исканиях она остановилась на абстрактно-гуманистических порывах к добру, что само это понятие не наполнилось в ее сознании социальным смыслом.

Но такого рода герои, как Дарьюшка, несмотря на ошибочность их пути, в «Сказаниях» не подлежат развенчанию. Читатель ощущает авторскую волю, твердую установку на заданность характера. Он как бы вступает с писателем в определенный сговор, принимая романтическую условность героини, не требуя от ее слов и действий строгой социально-психологической мотивированности. Исходно-эстетические принципы создания образа таковы, что, как и в случае с образом Ефимии, исключают возможность оценки по законам реалистического искусства и его жанров.

В «Хмеле», «Черном тополе», «Коне Рыжем» велика доля исторического материала, но не всякий роман о прошлом называют историческим и в данном случае история привлекает автора возможностью не столько воспроизвести события во всей «их полноте, точности и достоверности, сколько выверить определенного рода духовные и нравственные истины опытом прошлого, прослушать голосом Времени. Писателю важно передать лишь общий дух эпохи, очертить ее контуры, но оказавшись внутри его, уже не ограничивать себя в свободе вымысла и творческой фантазии. И свое главное произведение А. Черкасов не назвал ни романом, ни тем более историческим романом или эпопеей, как это сделали за него критики, он назвал его «Сказаниями», тем самым как бы заранее отводя многие критические упреки, как бы обосновывая свое право на домысел даже в изображении реальных лиц и событий, на создание образов просветительски-романтического плана, таких, как Ефимия и Дарьюшка, на использование средств реалистического изображения действительности наряду с условно-романтической поэтикой; в частности, такого приема, как стилизация, как проступающая местами сказовая манера повествования. Отсюда идет деление не на главы, а «завязи», отсюда — «напутное слово», «аполог» и т. д.

Из трех книг «Сказаний о людях тайги» критериям исторического романа более всего отвечает «Конь Рыжий», особенно в той его части, где изображен Красноярск трагических-дней падения Советской власти, разгула белогвардейского террора, деятельности большевистского подполья, где в качестве героев появляются реальные исторические лица — большевики Г. Вейнбаум, Т. Марковский, А. Лебедева, белочешский офицер Гайда и другие, но и эту книгу А. Черкасов тоже назвал «Сказаниями».

Большинство его героев уже было знакомо читателю по вышедшим ранее книгам «Сказаний», но главное место в новом романе занял герой, стоящий несколько особняком в общей массе действующих лиц трилогии. Это казачий хорунжий Ной Лебедь по прозвищу Конь Рыжий, через образ которого произведение оказалось круто повернутым к проблеме сибирского казачества, его судеб, роли и места в революции. Роман более, чем другие книги «Сказаний», монографичен: обращенность к судьбе одного героя здесь проявлена более четко. И все-таки это не отдельный роман, а весьма органическая часть «Сказаний», и делает его таковым не столько общность основных героев, сколько единая эстетическая концепция. Как и большинство других героев «Сказаний», Ной Лебедь идет путем духовных и нравственных исканий. Основу его характера составляет своего рода этический максимализм, заявленный им в словах: «Совесть мою никто не свергнет. И честь. На том весь белый свет стоит». Именно совесть и честь, врожденная «мудрость души» приводят его к большевикам, к постепенному отказу от политического невмешательства, к активному участию в революции и гражданской войне. В образе Ноя автору особенно дорога мысль о связи общечеловеческого этического кодекса с жизненными принципами большевизма; участием Ноя, незыблемо верящего в добро, совесть, любовь, как бы оправдана неизбежная жестокость революции, ее кровь, смерть, жертвы.

Но и такой образ, как Ной Лебедь, тоже может быть понят только в жанровых рамках сказаний, ибо писатель не всегда входит в социально-психологические мотивы его поступков, не столько анализирует, сколько декларирует его убеждения, взгляды, мысли — всю его этическую программу.

Вообще «Сказания о людях тайги» дают основание говорить о том, что в них сосуществуют два уровня художественных ценностей. В основу создания одних положены принципы, близкие романтической поэтике, в основу других — принципы строгого реализма.

Реалистическое мастерство А. Черкасова в «Сказаниях» с особой полнотой раскрывается в изображении жизни сибирского крестьянства. Здесь привлекает и сочный колорит сибирского пейзажа, и живость народного языка. Здесь позволительно говорить о высоком искусстве бытовой живописи, яркости нравоописательных сцен, жизненно-убедительных характерах. Читателю, несомненно, запомнится колоритная фигура Прокопия Веденеевича, в характере которого, как хмель в кустах чернолесья, .причудливо переплелись, скрутились в тугой узел и кержацкая дремучесть, и фанатизм ревнителя старой веры, и неистребимая потребность любви, тепла, участия, и мужицкое трудолюбие: «костлявый, жилистый, высокий, неласковый на слово, не ведавший ни любви, ни жалости к ближним, сызмала привык он к такой работе, когда от собственной соли расползаются рубахи, а на ладонях нарастают сухие мозоли в палец толщиной, что конские копыта». До чрезвычайности интересен тип человеческого поведения представленный в образе Филимона Боровикова. «Увалень» и «мякинная утроба» с виду, в действительности это хитрый, жадный, изворотливый мужик, поражающий силой своей приспособляемости к любой власти и режиму. С глубоким проникновением во внутренний мир человека, прожившего всю жизнь в плену религиозного оцепенения и мелочного стяжательства, выписан образ Меланьи. Не оставит читателя равнодушным характер Агнии Вавиловой, привлекут своей неповторимостью судьбы многих других героев.

Но каким бы разнообразием человеческих судеб, типов поведения, характеров не отличались «Сказания», все подчинено в них единой эстетической цели, все соотнесено., с авторской концепцией мира и человека. Воедино связывая цепь времен конкретными судьбами людей — декабриста Лопарева, раскольницы Ефимии, большевика Тимофея Боровикова, Алексей Черкасов убедительно показывает, как неистребимо в человеке стремление к свободе, как преемственно — из поколения в поколение углубляется его представление о смысле жизни, правде, счастье. Такова главная идея трилогии А. Черкасова, ее концепция и пафос.

«Сказания о людях тайги» — книги о прошлом Сибири, но читая их, каждый получит богатый материал для раздумий и о современном мире, и о месте человека в нем.

Л. Якимова

 

Нераскрытая страница нз жизни сибирского писателя А.Т.Черкасова.

Стёрт с географической карты Даурский район, что в Красноярском крае.

Стране нужна была стройка века:
Да! Красноярская ГЭС — это сила, это флагман экономики, это могущество СССР, это — мужество, энтузиазм советских людей, это дело рук человеческих.
Но, с другой стороны, ГЭС — это горе людей, расстающихся со своей Малой РОДИНОЙ, это — уничтожение навсегда части культуры народа. Это насильственное лишение человека возможности поклониться своей ЗЕМЛЕ.

Алексей Тимофеевич Черкасов родился 2 июня (20 мая по старому стилю) 1915 года в Деревне Потаповой Даурского района Красноярского края. Писатель, автор знаменитой трилогии «сказание о людях тайги» — ХМЕЛЬ, КОНЬ РЫЖИЙ, ЧЕРНЫЙ ТОПОЛЬ.

Трудна и сложна его биография, много пришлось ему перенести: доносы, предательство, тюрьмы, психиатрическая больница, но это его не сломило. Создать такие произведения мог только ЧЕЛОВЕК. Много белых пятен в его биографии.

Не по собственной воле А.Т. Черкасов покинул Родину, уехав на Украину. Красноярский край из матери превратился в мачеху. Прах его покоится в Крыму, жена Полина Дмитриевна живёт в г. Симферополе.

В советском энциклопедическом словаре за 1984 год данных о А.Т.Черкасове нет. Вышедший в 1998 году в г. Красноярске Енисейский энциклопедический словарь имеет скудные данные. В брошюре «Красноярские писатели», 1969 год, неверно указано место рождения Черкасова — с.Даурское.¹ Для многих он загадка и тайна. Биографических данных практически нет. Литературные критики их не имеют. Лишь в 1998 году был издан московским издательством «Эксмо» роман-хроника «Лиловый сад», автор П.Д. Москвитина, в котором появляются новые вопросы.

Деревня Потапова (место рождения писателя), является старожильческим поселением, основанным в лесистой и здоровой местности, где была охотничья заимка крестьянина Потапова, на месте впадения речки Жулгет в Енисей. По данным Красноярской воеводской канцелярии от 30 апреля. 1749 года в ведомстве Верхнего Караульного Острога в 27 поселениях проживало 485 человек от 16 до 50 лет. Из них в д. Потаповой 24 человека. Сама деревня была расположена на правом берегу Енисея в 130 верстах от г. Красноярска. С юга её защищала от ветров гора Талгат.² Напротив Потаповой на Енисее был большой остров, назван Потаповским.² Главным занятием жителей являлось земледелие, звероловство и лесной промысел.

 

 

Деревня Потапова входила в Дербинский Пророко-Ильинский приход, открытый в 1859 году в 10 километрах от с. Дербинское.³ В д. Потаповой имелась часовня, деревянная, очень ветхая. Об этом А.Т.Черкасов упоминал в повести «Ласточка», описывая ночные похождения на погост.

Нет больше д. Потаповой, скрывшейся под водой Красноярского водохранилища, места, где в 1915 году родился Лёша Черкасов.

Место рождения неизвестно, точная дата неизвестна. Сам, Алексей Тимофеевич в своей автобиографии указывает разные даты, но это не его вина. Поэтому, следуя поговорке «один раз увидеть, чем сто раз услышать», мы отправились в отдел ЗАГСа Балахтинского района, Красноярского края. В одной из метрических книг Дербинской Пророко-Ильинской церкви обнаружили запись о рождении А.Черкасова. В 1999 году мы отправили выписку о рождении А.Т.Черкасова в Красноярский литературный музей, а в апреле 2002 года — вдове писателя в Крым.

В метрической книге Дербинской Пророко-Ильинской Церкви за 1915 год под номером 20 сделана запись следующего содержания:
Май: 20 числа родился, 24 числа крестился младенец Алексей, названный в честь митрополита Московского Алексия, родителями записаны: Крестьянин деревни Потаповой Тимофей Зиновиев Черкасов и законная его жена Евдокия Фомина; оба православного вероисповедания, восприемниками (крёстными) записаны: крестьянин деревни Потаповой Пётр Фомин Ткаченко и крестьянская жена деревни Ошаровой Надежда Зиновьева Лопатина. Таинство крещениями запись об этом совершили священник Дионисий Токарев и псаломщик Пугачёв. Как правило, в крёстные записывались родственники по отцу и матери, следовательно, крёстным был родной, брат матери, а крёстной — родная сестра отца Алексея.⁴

В метрической книге стоит отметка о том, что 8 июля 1949 года, выписано свидетельство о рождении, серия ВЭ № 232559, и выслано в Минусинский городской ЗАГС.2 Это свидетельствует о том, что до 1949 года в документах А.Т.Черкасова была путаница. И после всех неурядиц Алексей получил документ о рождении. Из автобиографии Черкасова явствует; когда мать отдала детей в Курагинскую коммуну, Алексею возраст был определён визуально. Если посмотреть на фотографию, где Алёше лет 12 (на фото есть отметка-1927 год), можно вполне сказать, что снят юноша в возрасте 15-16 лет.

В Даурской средней школе работал, учителем, завучем, директором Сильнягин Иван Иванович, который с ребятами, начиная с 30-х по 60-е годы прошлого века занимался краеведением. Начиная с 1948 года, они выпускали самиздатовский журнал «Краевед». Несколько экземпляров Иван Иванович оставил в нашей Приморской средней школе (фактически правопреемница Даурской средней школы после затопления Красноярским водохранилищем). Часть экземпляров находится в. Красноярском краеведческом музее. В 1972 году Сильнягиным написана летопись Даурского района. В одном из «Краеведов» мы и обнаружили воспоминания И.И.Сильнягина об учёбе в Алексея Тимофеевича в Даурской школе: «В то время я работал завучвосом (заведующим учебно-воспитательной частью) школы колхозной молодёжи в селе Даурском.

 

 

Вспоминаю, как вместе с другими ребятами пришёл заниматься в школу и Алёша Черкасов. Приехал он из соседней деревни Потапово. С ребятами ещё не был знаком, но держался среди своих сверстников, да и мальчишек постарше, я бы сказал, с достоинством, уверенно.

Вихрастый мальчонка как-то сразу обращал на себя внимание. Привлекали его живые серые открытые глаза. По своим летам он был довольно развит. И был большим непоседой.

В Потапове, Алёша закончил трёхгодичную школу, а в нашей школе учёба начиналась с пятого класса. Но в школе был недобор учащихся, и поэтому организовали нулевой класс. В него и записали Алёшу. Развитый, сообразительный мальчишка в нём долго не засиделся, вскоре его определили в пятый класс, и он быстро сравнялся с пятиклассниками.

С малых лет Алёша воспитывался у своего деда — большого книголюба, старовера-аввакумовца. Начитанный и умудрённый жизненным опытом дед Зиновий много рассказывал любознательному внуку об изгнании из Центральной России в Сибирь исповедующих старую веру «кержаках-староверах». Читал с Алёшей старые «скитские» книги и в том числе «Житие протопопа Аввакума», сосланного в «студёные края», в низовье Енисея.

Все эти рассказы и чтения, как мы знаем, упали на благодатную почву.

Дед Зиновий, можно сказать, был первым учителем Алёши, будущего писателя.

В своей автобиографии А.Т.Черкасов вспоминает: «Жили бедно, но удивительно дружно и весело. Сочинять начал очень рано. Еще в детском возрасте, лет семи-восьми я сочинял стихи и записывал их в церковные книги, которые поставлял Зиновий Андреевич. Фактически стихи писали вдвоём: я и дедушка. Дед потом читал эти стихи в сельской сборне, как церковные псалмы, что вызывало всеобщий смех. Так дед воевал с религией».

Алёша очень любил своего деда, поэтому всякий раз, как только наступали школьные каникулы, он с большой радостью уезжал из села Даурского к деду в д. Потапова. Отец его (красноармеец, секретарь Потаповского сельсовета, затем секретарь Даурского земотдела) в конце 20-х годов переехал в Курагино, оставив сына на попечение деда.

Влияние деда Зиновия, бывшего волостного писаря, единственного в деревне грамотея, на внука было благодатным. Тем более, что в Зиновии Андреевиче жил дух свободолюбивый. Во время одной из его бесед с моим дедом я слышал, как он упоминал о том, что родом из политических ссыльных. Апотом я слышал версию, что род Черкасовых восходил к роду декабриста — одного из мичманов гвардейского флотского экипажа…

Наступала пора школьной учёбы, и Алеша со своим товарищем — Платковским одним из первых приезжал в интернат, созданный при ШКМ для учащихся из соседних деревень.

 

 

 

Загоревший лицом, с несколько отличавшими под жарким летним солнцем тёмными волосами, он появлялся в школе как долгожданный гость и для ребят, и для учителей. Хотя кое-кому он причинял беспокойство своей дотошностью, стремлением всё знать, всё самому уметь. А с ребятами мог и подраться…

В то время в программу ШКМ было введено как отдельный предмет «сельское хозяйство», вёл его директор Г.А.Апахов, только что окончивший агропединститут.

Алеша помнится, больше других увлекался работой на пришкольном сельхозучастке, в мастерских. Он, наверное, перечитал всю сельскохозяйственную литературу в школьной библиотеке: и «15 заповедей земледельца», и книжки об агротехнике полей, о новой семипольной системе полеводства, вместо старой «трёхполки»…

И, как мне «жаловался» директор, замучивал его вопросами, особенно во время практических занятий. Ему всё надо было знать. Как? Почему? Зачем? И он мечтал стать агрономом. Юношеская мечта его, как известно, благодаря упорству и настойчивости впоследствии осуществилась. «Он закончил этот же институт, что и директор школы, и работал на юге Красноярья агрономом». (Здесь требуется пояснение — Алексей Тимофеевич не закончил агропединститут, со второго курса его отчислили за пристрастие к литературе и писательству, и он уехал на родину проводить коллективизацию. В 1932 году I Балахтинскйй РК ВЛКСМ направил его агрономом в д.Тюльково, в созданную Тюльковскую МТС. К сожалению, в нашем Балахтинском районном архиве документы о МТС сохранились только с 1932 года. Но старожилы д.Тюльково утверждают, что Черкасов А.Т. действительно работал у них).

Любил Алёша и уроки истории, изучение которой в то время начиналось с изучения своей родной деревни, села, района, края.

Всем учащимся ШКМ на летние каникулы давались в этом плане специальные задания. Алёша Черкасов, как и другие ребята, после приезда с каникул осенью делал сообщения о своей летней работе. Его рассказы удивляли нас, учителей, своей яркостью, наблюдательностью, подробностями и новизной.

Рассказывал он не только об интересных находках исторического или природного характера своей деревни, но и своих односельчанах, воевавших с белогвардейцами в рядах партизанского отряда П.Е.Щетинкина, который в 1919 году проходил через Потапово в тайгу, на Ману, чтобы соединиться с партизанской армией А.Д.Кравченко.

Вспоминаю, с какой взволнованностью Алёша рассказывал о таёжниках, о находке ими в тайге золота.⁵ Впоследствии это было отражено в повести «Синь-тайга». Ранние юношеские впечатления затем будут положены им в основу первых книжек, изданных Красгизом».

Природный ум, присутствие деда, объяснение им многих вопросов, исторические места, красавец Енисей, отроги Западного Саяна, чистота нравов, сибирский характер — все это послужило основой будущей жизни и творчества Алексея Тимофеевича. Чтобы вышли в свет его книги, нужен был именно сибирский характер. Тот характер, который показали в годы Великой Отечественной войны воины-сибиряки, добрая память и слава о которых до сих пор сохранилась на освобождённых землях.

Благодаря нашей работе, пусть и не большой, мы надеемся, что не только наш Балахтинский район, но и Красноярский край, наша страна вспомнит о своих талантливых детях.

В 2005 году исполняется 90 лет со дня рождения Алексея Тимофеевича. И мы надеемся, что наше государство, по чьей вине очень много страдал писатель, человек, гражданин — А.Т.Черкасов, отметит его заслуги. Вернётся архив Черкасова в Красноярск, вернётся на свою Родину вдова писателя — П.Д. Москвитина-Черкасова. Ведь между теми местами, где родились А.Т.Черкасов и П.Д.Москвитина, всего лишь 100 километров. Наша история уже имеет печальный опыт утраты своего литературного наследия, как это произошло с библиотекой и архивом красноярского купца и мецената Геннадия Васильевича Юдина: его книги уже раскиданы по библиотекам мира, а ведь там история Сибири. Доколе же мы будем «Иванами, не помнящими родства».

Хочется закончить наше небольшое сообщение открытым письмом вдовы писателя, которое, к сожалению, так и не было полностью опубликовано в прессе Красноярского края.
«Честь и Слава моему Отечеству за то, что книги «Хмель», «Конь Рыжий», «Чёрный тополь» и др. живут уже полсотни лет волею одной власти: любовью читателей и выгодой издателей, т.е. превратились в классику.
Они издавались миллионными тиражами в СССР, СНГ, за рубежом и на Украине, где я, соавтор А.Т.Черкасова, живу теперь без вины виноватой, «иностранкой» в условиях пока несостоявшихся рыночных отношений. И мне не на что даже приехать на родину, потому что все издания были пиратскими, кассеты с фильмом — пиратские, заслуженная перед краем пенсия превратилась в фикцию, и бороться с таким явлением в одиночку — утопия…

Конечно, мне повезло: благодатный Крым вернул дыхание моим лёгким, но одним воздухом сыт не будешь. Тем более теперь, когда политические реалии мира круто изменились, обострились в плохую и хорошую сторону. Но я думаю, что и у Вас уже появились небедные люди (сибиряки всегда были сильным и щедрым народом) или какие-то новые механизмы, в которых я не разбираюсь, чтобы разрешить эту проблему.

Я обращаюсь к вам за спонсорской помощью, чтобы приехать на Родину. Все, кому не безразлична память о А.Т.Черкасове, судьба архива и жизнь книг, согласятся, что пора начинать подготовку к юбилею.

Для начала, я предлагаю издателям эксклюзив на издание «Лилового сада» — книги о писателе, которую земляки давно ждут. Это будет честно, выгодно, полезно. Россия всегда была страной, сдерживающей противоречия между добром и злом, недаром она породила столько писателей — гуманистов. Всё поправимо, кроме бездействия, ибо сон разума рождает чудовища».

Открыта всего лишь одна страница многотомной жизни нашего великого земляка, писателя — Черкасова Алексея Тимофеевича. И мы продолжим читать эту книгу.

 

С.Н.Коротаев
С.А.Темеров

Люди и судьбы. XX век

Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Красноярск, 2003

 

Писатель перед именем твоим…

Негромким было это событие — Черкасовские чтения, прошедшие 1 июня в литературном музее им. В. П. Астафьева, но более чем значимым и нужным для края. Конференция была приурочена к 90-летию писателя Алексея Черкасова, написавшего любимые многими романы «Хмель», «Конь рыжий», «Чёрный тополь» и навсегда вошедшего в историю сибирской литературы.
…Кольнуло, как оказалось, многих, когда один из высоких краевых чиновников как о счастье для нас сказал о возможном приезде в Красноярск модного ныне писателя Паоло Коэльо, поскольку уж очень тот интересуется Сибирью. Судя по «скрипу», с которым продвигалась идея проведения нынешней научно-практической конференции, и по вялому ходу разговоров о приобретении архива писателя (который уж точно «наше сибирское всё» и который тоже не бесследно прошёл по истории мировой литературы) — творчество и жизнь Алексея Черкасова чиновничество воспринимает равнодушно.

— Но именно романы Черкасова наиболее ярко выражают сибирскую ментальность, подвигают каждого читающего на погружение в глубинные пласты духовных исканий, -вдохновенно заявила Раиса Сакова, доцент КГУ, предваряя своё выступление на открытии конференции.

Меж тем состояться мероприятию, достаточно значительному для культурной жизни края, помогла лишь народная любовь. «Толкачом» и закопёрщиком стал учитель из балахтинской глубинки Сергей Темерев, руководитель литературно-краеведческой ассоциации «Лика» Приморской средней школы. О предыстории проведения чтений он рассказывал так: «В истории наших мест многое связано с именем Черкасова. В то же время в его биографии немало и белых пятен. Вообще многое осталось бы неизвестным, забытым, если бы в «Синь-тайге» Черкасов не оставил описания Дербина, Ермолаева, природы и быта ушедшей под воды Красноярского моря Налимии — Даурского прииска, откуда родом и мой отец. Можно представить, сколько бесценной для нас информации в архиве Черкасова, какой это кладезь! Но увы, находится он в Симферополе, у вдовы писателя, и наши власти никак не решатся его приобрести. Сердце болит, как подумаешь, что уйдут незаписанными воспоминания родных и друзей писателя. А ведь ещё живы многие из них, хотя уже в преклонном возрасте. Как, например, родная сестра Алексея Тимофеевича Анна, живущая в Красноярске, друзья детства и юности».

Сергей Анатольевич с беспокойной думой об архиве и подошёл 13 мая к Александру Викторовичу Уссу, бывшему в тот день с депутатами в Балахтинском районе. Через два дня в Симферополь к вдове писателя Полине Дмитриевне Москвитиной уже звонили с приглашением приехать в Красноярск на конференцию, посвящённую девяностолетию Черкасова. А литературоведческие и творческие силы Красноярска долго собирать не пришлось — Черкасов в числе не позабытых, изучаемых и вечно волнующих авторов, к которому обращались и кинематографисты, и литературоведы, и краеведы. Что блестяще доказали выступления на конференции доцента КГУ Р. Т. Саковой, доцентов КГПУ Л. Г. Самотик, Т. Н. Садыриной, студентки О. Аношенко, директора Минусинского регионального краеведческого музея Л. Н. Ермолаевой, ветерана журналистики А. А. Шадрина, журналиста Г. В. Малашина и других. Свидетельством непроходящего интереса красноярцев к имени Черкасова, его многогранному творчеству стала юбилейная выставка в литературномо музее.

…»Жарки! — ахнула от восторга Полина Дмитриевна в ответ на подаренный букет «огоньков». — Это же наши самые любимые цветы! Как скучаем мы по ним в Крыму!»

Крымская жизнь, хоть и помогла ей восстановить здоровье, но без трудностей не проходит. Призналась, что крайне болезненно пережила распад СССР и то, что теперь она за границей, отрезана от родины, от любимого и родного Красноярска, где не была десять лет. Но тоску долгой разлуки искупили добрые встречи, радушный приём земляков. Тронуло и внимание председателя Законодательного Собрания края Александра Усса. Ну а равнодушные чиновники… Да бог с ними, коль не сознают величия и значимости нашего родного писателя, ведь на духовных исканиях и необычайной силы лиризме черкасовской прозы политического капитала не наживёшь, масштабного пиара не сделаешь.
Татьяна АЛЕКСЕЕВИЧ.

 

Каковы веки, таковы и человеки

Уважаемый Владимир Евгеньевич! В вашем лице я поздравляю всех своих земляков с Новым, 2007 годом! Пусть он будет добрее к людям и природе вопреки крутым поворотам истории.

Моя поездка в прошлом году на родину в связи с юбилеем А. Т. Черкасова практически вытащила меня на свет божий, несмотря ни на что. Я уже не говорю, покупая «Крымскую правду», — дайте мне «Красноярский рабочий», не задыхаюсь в крымском раю, как рыба на мели, потеряв базис, которым наполнено слово «Родина». Запах жарков, марьиных кореньев да вкус пучек и горькой жимолости сделали своё доброе дело.

Вот передо мной ваш подарок — «Путь на Еринат»! Благодарю вас! Не перестаю любить и восхищаться! Такова общая сущность сибиряков-мужчин: за победу до конца! Но и женщины бывают не хуже. Сибиряки — вечные пограничники-горемычники между добром и злом. Таков климат! Какова природа — таковы и люди. Каковы веки — таковы и человеки! Летом у сибиряков заря с зарёй сходятся, зимой день с гулькин нос, остальное — ночь, морозы да сполохи северного сияния. Зато весной вода с гольцов пресладкая! Сосны корабельные и кедры с золотым венчиком на кроне!

Потому и рождаются там такие люди, как А. Т. Черкасов! Они на своей шкуре всю соль ХХ столетия выстрадали и горе вместе с народом выхлебали! Потому и книги наши «Хмель», «Конь рыжий», «Чёрный тополь» стали классикой! С чем и поздравляю вас!

Я люблю вас всех, мои дорогие земляки, сообщаю, что жива-здорова, и у нас здесь тоже появилось Сибирское землячество.

С уважением

Полина ЧЕРКАСОВА-МОСКВИТИНА. Симферополь.

 

Всем, кому дорога память об Алексее Черкасове

В 2003 году исполнится 30 лет с того дня, как из жизни ушел замечательный сибирский писатель Алексей Тимофеевич Черкасов (1915-1973), автор популярнейшей трилогии, посвященной «людям тайги» («Хмель», «Черный тополь», «Конь рыжий»). А в 2005 году исполнится 90 лет со дня рождения писателя. Нам, сибирякам, негоже забывать об этих памятных датах…

В редакцию газеты «Красноярский рабочий» с открытым письмом к землякам (читателям и издателям) и к администрации края обратилась вдова и соавтор писателя Полина Черкасова-Москвитина, проживающая ныне на Украине, в Симферополе. Как справедливо отмечает Полина Дмитриевна, книги Алексея Черкасова «живут уже полсотни лет волею одной власти: любовью читателей и выгодой издателей, то есть превратились в классику». Книги эти издавались миллионными тиражами в СССР да и сегодня продолжают оставаться популярными в России и других странах СНГ. Автор письма с благодарностью вспоминает родной Красноярский край, где они с мужем «родились, крестились, морозным огнем причастились» и где живут первые читатели книг Черкасова, хранящие память о славном певце Сибири.

Поневоле оказавшаяся «иностранкой», вдова писателя живет лишь на скудную пенсию, так как от пиратских изданий книг и видеокассет ей не перепадает ни копейки. Вот почему она вынуждена обратиться к землякам-сибирякам за спонсорской помощью, чтобы приехать на родину.

«Все, кому небезразлична память об Алексее Черкасове, судьба архива и жизнь книг, согласятся, что пора начинать подготовку к юбилею, — пишет Полина Дмитриевна. — Для начала я предлагаю издателям эксклюзив на издание «Лилового сада» — книги о писателе, которую земляки давно ждут». Далее она советует подумать о переиздании трилогии «Сказание о людях тайги», издать также лирику Черкасова, переписку с друзьями.

Хочется верить, что это обращение вдовы писателя найдет отклик в администрации края и заинтересует потенциальных издателей. В краевом управлении культуры нас уже обнадежили, что Полине Дмитриевне будет непременно оказано содействие и она сможет приехать в Красноярск, чтобы здесь, на родной земле, совместно решить все вопросы, связанные с подготовкой к 90-летнему юбилею Алексея Черкасова.

Эдуард РУСАКОВ.

 

Сибирский характер

Писатель Алексей Черкасов хорошо знал юг края, жил, работал и в Минусинске, и в Абакане, и в Курагино, и в Каратузе. В 1995 году Минусинский отдел культуры пригласил вдову писателя Полину Дмитриевну Москвитину, дочь Наталью Алексеевну Черкасову, внучку Дашу (они живут в Крыму), чтобы широко отметить 80-летие Алексея Тимофеевича. Но особенно гостеприимно встретили тогда Черкасовых каратузцы.
«Меня встречали как королеву. Так меня принимали впервые в жизни. И администрации сёл, и жители, и журналисты, и милиционеры», — восхищённо говорила мне Полина Дмитриевна. Она, всю жизнь сторонившаяся власти, впервые пошла на контакт с властями Минусинска и Каратуза и была поражена встречей с добрыми людьми.

Каратузские гаишники сопровождали автобус с гостями на машинах с мигалками, а на дороге, где были промоины, дежурили бульдозеры, чтобы в случае чего отбуксировать автобус.

Вернулись они ко мне в Курагино нагруженные сметаной, творогом, мёдом, брагой. Впечатлений было море. С тех пор прошло десять лет…

Черкасовы скучают по Сибири, и в каждом письме вопросы, вопросы… Дочь Алексея Тимофеевича Наталья спрашивает: «А где река Дербина?» В поисках этой реки я обзвонила всех знающих Курагинский район людей — охотников, геологов, землеустроителей. Район наш со множеством рек, озёр. Он так огромен, что есть места, где не ступала нога человека.

Открыла рассказы и повести самого Черкасова, перечитала их новыми глазами. Попыталась по карте пройти путём героини «Синь-Тайги» Ольги Фёдоровой из Курагино до места, где она добывала золото, а потом в прииск Благодатный.

Сразу возникли вопросы: а был ли этот прииск на самом деле и существовала ли эта женщина в жизни? Вот работа для любознательных!

А река Дербина, оказывается, есть, и течёт она недалеко от Сисима, впадает в Красноярское море. Море, которое затопило село Потапово Даурской волости, где в 1915 году родился Алексей Черкасов. Теперь это Балахтинский район.

Три десятка лет дружу с семьёй Черкасовых, а такое открытие сделала для себя впервые. Признаться, когда в первый раз прочла «Хмель», «Конь рыжий», «Чёрный тополь», я думала, что все герои выдуманы автором и все реки, места — тоже. Ведь в Каратузском районе я тогда не была. Но однажды в командировке в селе Рощинском познакомилась с семьёй учителя Дремлюгова. Разговорились про книги Черкасова. Мать хозяина вдруг говорит: «Так мы родня Юсковых были, вон, в кладовке их чайник стоит». Я буквально потеряла дар речи.

— Так что, Юсковы на самом деле существовали?

— Конечно, а как же.

Я приехала в Крым в 1983 году через два месяца после смерти писателя. Семья жила абсолютно без денег, горе настигло их неожиданно. Вдруг пришла посылка. «От Савватеича», — радостно вскрикнула Полина Дмитриевна. В посылке лежали обмотанные шинельным сукном две бутылки с вытяжкой из пантов марала. Полина Дмитриевна после приёма этой настойки стала чувствовать себя лучше. «А кто этот Савватеич?» — спросила я. — «Так это прототип «Коня Рыжего», он живёт в Саянах, работает в мараловедческом совхозе».

И рассказала удивительную и трогательную историю про Савватеича и про его жену, которая 20 лет была парализована, муж возил её в коляске. Они так нежно любили друг друга, вместе пели замечательные песни.

Потом Савватеич овдовел, долго горевал, а когда нашлась женщина (в деревне как без жены?), то он послал её в Красноярск на смотрины к Черкасовым.

Бабёнка сразу же представилась, а потом взяла ведро, тряпку, шустро перемыла окна, развила бурную деятельность по хозяйству, при этом за каждым словом материлась.

Несмотря на это, Черкасовы дали добро на женитьбу. Потом долго хохотали. Савватеич после жаловался, что прежняя жена пела, а эта матерится. Но во всём остальном он был доволен.

Черкасовские герои жили в Красноярске, в Курагино, в Каратузе. Может, кто-то из прототипов или их дети живут и сейчас. Например, Гриша Черемных из повести «Большой Лоцман».

Как-то по приезде в Курагинский район Полина Дмитриевна пыталась найти первую любовь Черкасова Гутю Мельникову — Ласточку. Гутя была родом из Шалоболино. Она первой заметила в мальчике из Потапово литературные данные.

Рос будущий писатель задиристым и драчливым, и все собаки в деревне были его злейшими врагами. В деревне звали его клоуном, нравилось парню изображать что-нибудь, над чем бы все хохотали. Проделывал он некоторые фокусы с помощью коня Архимандрита. Кто знает, кем бы стал этот весёлый, любознательный парень, но встретилась ему девочка из Курагинского района, которая приехала в Потапово погостить к тёте-учительнице. У них завязались нежные отношения и чуть не состоялось объяснение в любви. Но случилась гроза, и зашли дети в староверческую часовню, чтобы спрятаться от дождя. И молились. Тут вошли староверы и стали гнать Гутю и Алексея из часовни и даже швырять в них комья грязи. Защищаясь, парнишка схватил первое, что попалось, — крест и кинулся на стариков. Расправа последовала незамедлительно. Гутину тётю выгнали с квартиры, девочка уехала в Минусинск учиться, а к Черкасовым приходили следователь из волости и понятые. Тогда-то дед Зиновий и сказал: «Вот что, Авдотья, парня-то загубить можем. Закладывай Архимандрита в телегу и вези ребят за Минусинск, в Курагино, там есть коммуна «Соха и молот». Добрая слава идёт про ту коммуну. Отдай Алексея в коммунары. Потому — линия у него такая».

Евдокия Фоминична Ткаченко — мать Алексея — погрузила детей — Алёшу, Аню и Колю — в короб, и конь две недели вёз их из Потапово до Берёзовского — в коммуну (теперь это посёлок Рощинское). Долго искал Алёша Гутю — и в коммуне, и в Курагино, и в Минусинске. «Я любил её, как любят луч солнца, первую ласточку весны, первый лист на дереве», — напишет он через 30 лет. Они встретились случайно через много лет, чтобы расстаться навсегда. Он был к тому времени уже известным писателем.

Сейчас о жизни в коммуне здесь уже ничто не напоминает. Живых свидетелей не осталось, за исключением Анны Тимофеевны Черкасовой, которой 87 лет. Это любимая сестра писателя, которая долгие годы во время написания книг помогала брату материально и морально.

О коммуне кое-что написано, но в духе партийного влияния тех времён. А жизнь там была не такой радостной, хотя и радости, конечно, тоже были.

В Курагино будущий писатель учился в школе рабочей молодёжи.

— Алексей был высоким, рослым, выделялся среди всех и здорово играл в футбол — гасил «свечи», — вспоминает Прохор Петрович Клев, учитель и бывший коммунар. С Павлом Ефимовичем Клименко Черкасов сидел за одной партой. Клименко тоже станет учителем, директором школы N 1 в Курагино, до этого пройдёт всю Великую Отечественную, будет партизанить в Югославии. Потом пути с Черкасовым у них пересекутся, они узнают друг друга, и писатель подарит однокласснику свою книгу с автографом.

«Весной мы копали мёрзлую картошку на полях — было голодно, — вспоминал позднее Черкасов. — Возглавлял коммуну Василий Саломатов, бывший партизан, его все любили, а вот жена его, учительница, била детей железной линейкой».

Первые пробы сочинительства появились у Алексея именно в коммуне. Но он скучал по дому, по матери, по деду. И сбегал. Прибился к цыганам, они и довели его до Потапово. По дороге здорово рисовал для них фальшивые деньги. Цыгане его кормили, одевали.

А в Берёзовском в это время жил его отец, Тимофей Зиновьевич, бухгалтер колхоза, но он завёл другую семью.

Судьба много раз испытывала Черкасова на прочность. Учился в агропединституте, но начались годы репрессий. Как и многих советских людей, они не миновали будущего писателя. Со стороны окружающих его всю жизнь сопровождали зависть, клевета и доносы. Но со стороны миллионов простых читателей было то, что давало силы жить и творить, — любовь, огромное уважение и почитание.

Даже сейчас находятся люди, которые сомневаются в некоторых фактах биографии Черкасова: а был ли он знаком с Горьким, Симоновым? И это при том, что именно Константин Симонов помог поставить памятник на могиле писателя в Симферополе.

Читатели же читают и перечитывают Черкасова и любят его героев — золотоискателей, плотогонов, людей тайги, людей труда, потому что в них они узнают своих знакомых, родственников, односельчан. Романы писателя современны, ибо в них он выступал как провидец. Не прошло и века, как в наших южных районах края вновь появились сектанты — только уже под другим названием. Люди, уставшие верить в обещания власти, в светлое будущее, поддаются на другой обман, ищут другую страну Беловодья. Только найдут ли? Им тоже стоит внимательно прочитать романы сибирского писателя — там есть ответ.

И про нас, теперешних, написано Черкасовым: «К добру или худу утащит суматошное время?»

Думать, думать надо над строками мудрого писателя. А что каратузцы считают его своим земляком — в этом ошибки нет, ведь он действительно два года жил в этом районе, любил эту землю, пьянящий запах черёмухи, чистые реки. «Ты скучаешь по морю, а я люблю лес, горы, ночлег в лесу под звёздами, когда и телу холодно, и брюху голодно, а душа ликует и поёт от радости», — писал Черкасов из Крыма в Красноярск своей дочери Наталье.

Давайте же снова возьмём с полки книги писателя, перечитаем их, чтобы лучше понять свою историю, самих себя. Это поможет нам увидеть, правильно ли мы живём, ведь прошлое Сибири — богатый материал для раздумий о мире и о нашем месте в нём. Не потеряли ли мы тот знаменитый сибирский характер, которым так дорожил и восхищался писатель, сам своею жизнью создавший пример сибирского характера.
Ольга НИКАНОРОВА. Курагино.

 

Тернии автора «Хмеля»

В красноярском издательстве «Амальгама» вышла новая книга ветерана «Красноярского рабочего» Коминта Попова «Виновным себя не признал», посвященная трагическим судьбам наших земляков, ставших жертвами сталинского террора.
Подобных изданий в нашем крае еще не было, героями этой уникальной книги являются такие известные люди, как писатели А. Черкасов и Н. Устинович, музыкант А. Шварцбург и профессор В. Косованов, директор завода «Красмаш» А. Субботин и сын Троцкого Сергей Седов, жена Колчака А. Книпер-Тимирева и многие другие.

Автор книги, Коминт Флегонтович Попов, 35 лет трудился в газете «Красноярский рабочий», печатался во многих краевых и центральных газетах и журналах, выпустил сборник рассказов и фельетонов «Государственный поцелуй». Книга «Виновным себя не признал» написана на основе личного знакомства с рядом ее героев, переписки с их родственниками, работы в архивах.

Предлагаем вашему вниманию одну из глав этой книги, посвященную судьбе писателя Алексея Черкасова, широко известного своими романами «Хмель», «Черный тополь», «Конь рыжий».

* * *

С Алексеем Тимофеевичем Черкасовым я познакомился в конце 50-х годов, когда работал заведующим отделом культуры в газете «Красноярский рабочий». Значения нашего знакомства преувеличивать не стану — чаи с ним не гонял, в гости не захаживал, чего не было, того не было. Тем не менее отношения у нас сохранялись вполне дружеские и теплые. Мы обменивались впечатлениями о литературе, помню, я хвалил его повесть «Лика», встречались мы и на писательских собраниях.

Надо сказать, что по натуре своей Алексей Тимофеевич был человеком чрезвычайно импульсивным и взрывчатым, говорил весьма категорично и очень эмоционально, а посему врагов у него было предостаточно. Как сейчас вижу, на одном из отчетно-выборных собраний красноярской писательской организации вскочил со стула и давай крушить одного из своих вечных недругов, Михаила Глозуса:

— Ну что ты написал, скажи на милость? Роман «В огне»? Да какой же это роман? Его правильнее назвать не «В огне», а «В дерьме»! Прежде чем за перо хвататься, надо научиться писать!

О своей личной жизни, а тем более невзгодах, преследовавших его на протяжении многих десятилетий, Алексей Тимофеевич распространяться не любил. Лишь в общих чертах, понаслышке, мы знали, что он подвергался репрессиям, сидел в тюрьме, строил какой-то канал. Подробности мне стали известны много позже. Я узнал их в основном от вдовы писателя Полины Дмитриевны Москвитиной. Приведу ее рассказ со значительными сокращениями, выделив лишь главное.

— В молодые годы Алеша, как он признавался, был крайне несдержан на язык. И это всегда навлекало на него массу неприятностей. Вот и во время приезда в Москву ему дали заполнить какую-то анкету, стали интересоваться его происхождением, а он сразу на дыбы: «Какое это может иметь значение?!» — «Имеет». — «А если я — генеральский сын?»

Родословная — это первое, на чем «попался» молодой агроном из Сибири. Вот о чем сообщает сам писатель в автобиографии: «Дед мой, Зиновий Андреевич Черкасов, на воспитании которого я находился в раннем детстве, был человеком образованным, книжником в некотором роде. По его рассказам, он происходил из ссыльных каторжан. Будто бы дед его, а мой пра-прадед, Константин Петрович, был участником восстания декабристов, затем был сослан на вечное поселение в Сибирь…»

— Тот первый арест, — продолжает Полина Дмитриевна, -завершился для Алексея высылкой из Москвы. А вот во второй раз его арестовали уже здесь, в Сибири. И упрятали надолго. За что, спрашиваете? Во-первых, за стихи. Совершенно наивные, незрелые юношеские стихи. Что-то вроде этого:

Дарданеллы,

Из моря в море проплываем кораблем,

Стонет ветер в мокрых реях,

Может, завтра все умрем.

«Ах, Дарданеллы! — сказали ему. — Значит, ты -турецкий шпион». И было еще во-вторых. Это — фраза: «Какой же черт угораздил меня родиться при этом проклятом сталинском режиме!» Эту фразу следователи вычитали из рукописи нового романа и, разумеется, вцепились в нее мертвой хваткой. Как ни доказывал Алексей, что она принадлежит не ему, а одному из героев романа, все было напрасно.

Последовала камера. Изнурительные допросы. С содроганием рассказывал Алексей, как однажды у него на руках умер его сокамерник польский еврей Гудаковский. На допросах ему отбили легкие. Кашляя, Гудаковский выхаркивал кроваво-красное месиво прямо на грудь своего товарища по несчастью. Перед смертью успел прохрипеть: «Подписывай все, иначе убьют».

Ну убить не убили, но зубов во рту Алексей потом не досчитался многих. Потом без малого три года кайлил на строительстве канала Москва — Волга, так красочно воспетого в песнях. Лагеря, тюрьмы, изоляторы, бесконечные издевательства так подкосили Черкасова, что он, и без того худой, стал походить на тень.

Конечно, душа его ожесточилась до предела.

Да и как не ожесточиться, думал я, вглядываясь во взволнованное лицо Полины Дмитриевны, если в кровавую мясорубку попала тогда вся семья Черкасовых. Отца, коммуниста, одного из организаторов коммуны «Соха и молот» в Курагинском районе, расстреляли в 1938 году. Добрались и до младшего брата Алексея — Николая. Тоже, как сына «врага народа», упрятали в лагерь, где и оборвалась его молодая жизнь.

Но послушаем Полину Дмитриевну дальше.

— В годы Великой Отечественной войны попал Алексей Тимофеевич вновь в Москву. Его крепко поддержали тогда, как в моральном, так и в материальном смысле, А. Фадеев и К. Симонов, особенно последний. Фадеев выдал ему писательское удостоверение с наказом — поехать в Красноярск и помочь в создании местной писательской организации. Приехал. А здесь — снова донос, гнусные измышления о том, что он вовсе не писатель Черкасов, а какой-то проходимец, выдающий себя за такового. Дело дошло до того, что Алексея Тимофеевича упрятали в психбольницу…

Сама Полина Дмитриевна — уроженка Красноярска. В те годы она работала военным цензором, переводчиком. Знакомство с Черкасовым вначале было заочным — через нее проходила переписка многих людей, в том числе и его письма к матери. Из них она узнала про его нелегкую судьбу, узнала, что его беспардонно — «шизофреник!» -выставили из редакции газеты «Советская Хакасия». И вот когда уже здесь, в Красноярске, засунули в «психушку», и она отправилась к нему на свидание, то увидела вполне здорового, красивого молодого человека и поставила перед собой цель: вызволить его оттуда во что бы то ни стало!

Вспыхнувшее чувство любви и сострадания к невинно страдающему человеку потребовало многих жертв: родные от нее отвернулись, с работы ее выгнали. И все же любовь выстояла. Они поженились.

Но судьба вновь и вновь испытывала их союз на прочность. Однажды, уже после войны, Черкасов поехал в Новосибирск, чтобы сдать рукопись новой книги «Сторона сибирская» в журнал «Сибирские огни». И опять его насильно отправили в психиатрическую больницу. Какой-то милиционер, движимый чувством сострадания, прислал Полине Дмитриевне записку от мужа, в которой он извещал ее о месте своего пребывания.

«Ехать к нему немедленно!» — была ее первая мысль. Но на кого и где оставить трехлетнего Алешу? По закону подлости семью Черкасовых, которая тогда занимала одну из комнатушек в гостинице, выбросили без всяких разговоров на улицу: пришел какой-то мужчина с ордером на эту комнату, выданным горисполкомом. Спасибо доброму дяде Степану, не то швейцару, не то истопнику — приютил под лестницей, сделал деревянную перегородку. И артисты драмтеатра, проживавшие в той же гостинице, жалели несчастных, картошкой подкармливали и все возмущались — как это можно молодую мать с малым дитем в мороз на улицу выбрасывать?

Короче говоря, встретились они, когда А. Черкасова уже выпустили из больницы, под этой самой лестницей…

Прошли годы… О творчестве А. Черкасова много написано. Некоторые исследователи его творчества утверждают, что многие факты его биографии, особенно рассказанные самим писателем и П. Д. Москвитиной, вызывают сомнение, так как не подтверждены документально. «Белых пятен» в биографии писателя, действительно, немало. Быть может, со временем они исчезнут совсем, и мы узнаем о Черкасове полную правду.

…В 1969 году семья Черкасовых уехала в Крым. В 1972 году, летом, я в последний раз встретился с Алексеем Тимофеевичем, когда он забежал в редакцию «Красноярского рабочего». Остановились, поговорили накоротке о том о сем. Его внешний вид поразил меня: худ до неузнаваемости, кожа да кости, лишь огромные глаза по-прежнему светились лихорадочным блеском.

А в апреле следующего, 1973 года из Симферополя пришла горькая весть: Алексея Тимофеевича Черкасова, большого и самобытного сибирского писателя, не стало…

 

ЧЁРНЫЙ ТОПОЛЬ — СВИДЕТЕЛЬ ЭПОХИ

18 ноября 2007 года на 90-м году жизни умерла единственная сестра А.Т.Черкасова – Анна Тимофеевна Черкасова.

Дружба, участие, поддержка во всех жизненных неурядицах связывала брата и сестру все годы с детства и до отъезда А.Т.Черкасова в Крым. После – частые письма, горькое сожаление о разлуке. Сестра пережила брата на 34 года. Тосковала по нему, особенно после смерти любимой матери, Евдокии Фоминичны Ткаченко, умершей в 1977 году.

Публикуем последнее интервью Анны Тимофеевны, опубликованное в газете «Красноярский Рабочий» к 90-летию писателя.
«Много повидал на своём веку старый тополь!.. Костляво чёрный в зимнюю пору, белый от куржака в морозы, огромный и величественный в зелёной шубе, возвышался он над крестовой крышей дома, как загадочный свидетель минувших времён, чтобы потом, на страшном суде, дать показания о всех бедах и преступлениях, свершённых людьми на его веку…»

С этих слов начинается «Чёрный тополь» — одна из книг трилогии Алексея Черкасова «Сказание о людях тайги». Писатель и сам был, подобно чёрному тополю, стойким и мудрым свидетелем своей эпохи. Свидетелем и летописцем. Не случайно его книги пользовались такой популярностью и многократно переиздавались. Правда, сегодняшние, особенно молодые читатели знают о Черкасове куда меньше. Что ж, придётся напомнить о славном земляке, тем более что сегодня исполняется 90 лет со дня его рождения.
Алексей Тимофеевич Черкасов родился в 1915 году в деревне Потапово Даурской волости Енисейской губернии, в крестьянской семье. Со слов писателя, род его восходил к сосланному в Сибирь декабристу, «мичману гвардейского экипажа, разжалованному и осуждённому за участие в восстании против царя». Черкасов закончил два курса Красноярского агропедагогического института, работал агрономом. В 1937 году был арестован и вскоре расстрелян его отец, что разрушило мирную жизнь семьи.
В 1949 году в журнале «Октябрь» был напечатан первый роман Черкасова «День начинается на Востоке», тогда же вышел первый сборник его повестей и рассказов «В стороне сибирской». Потом выходили книги «Лика», «Шумейка», «Ласточка» и другие. Последние годы жизни он провёл в Крыму, умер и похоронен в 1973 году в Симферополе.
Широкую популярность Черкасову принесли романы «Хмель» (первое издание вышло в 1963 году), «Чёрный тополь» и «Конь рыжий» (последние две книги написаны в соавторстве с женой, Полиной Москвитиной). Действие трилогии развивается преимущественно в Сибири и охватывает период от восстания декабристов до середины прошлого века.
Отношение критиков к популярному писателю было неоднозначным. Так, первая же его публикация в журнале «Октябрь» была встречена зубодробительной статьёй В. Панкова в «Правде» — «Молодой писатель и нетребовательная редакция». А в 1969 году, после того, как роман «Хмель» вышел огромным тиражом в «Роман-газете», в «Новом мире» появилась хлёсткая, как фельетон, рецензия Натальи Ильиной «Литература и «массовый тираж», которая причисляла прозу Черкасова к «массовой культуре».
Но немало было и положительных отзывов. А последнее слово, как всегда, оставалось за читателями, которые расхватывали книги Черкасова, как горячие пирожки. Эти книги привлекали многих не только острым, увлекательным сюжетом, но и богатым историческим содержанием, и сочным, выразительным языком. Как вспоминает сегодня одна из его редакторов, ветеран Красноярского книжного издательства Ольга Хонина, «Алексей Черкасов поражал своей новизной, необычностью, своим знанием быта старообрядцев, что тогда было в новинку».
— Своей яркой фантазией, образностью, буйством красок он напоминал мне живопись Рубенса, — замечает Ольга Александровна. — Человек он был своенравный, крутой, и нам часто приходилось спорить, даже ссориться. Но талант его был очевиден. Мы его издавали почти каждый год, до «перестройки». А сейчас, я уверена, пришла пора издать полное собрание сочинений Черкасова!

Может быть, к этим словам прислушаются нынешние издатели? А то ведь последний раз книга Черкасова («Конь рыжий») была издана в Красноярске в 1985 году, двадцать лет назад. В чём причина такого незаслуженного забвения? Как заметил один поэт, «пришли другие времена, взошли иные имена…».
О том, что красноярцы, к сожалению, недостаточно чтут память своего земляка, говорила мне и сестра писателя, Анна Тимофеевна Черкасова, с которой мы встретились накануне юбилея её брата.
— Почему бы не сделать мемориальный музей в квартире, где жил Алексей Черкасов? — резонно спрашивает она. — Жил он в доме на проспекте Мира, 91а, квартира 13… Кстати, страшно не любил число «13»! Даже срывал этот номер с двери… И умер-то ведь 13 апреля, от обширного инсульта…
— Он был старше вас на три года. Каким вам запомнился Алексей в детстве?
— Он был очень энергичный, любознательный, добрый… Мог для друга с себя снять последнюю рубашку! Таким оставался и до конца жизни. До 1928 года мы всей семьёй жили в деревне Потапово, а потом переехали в Красноярск, где поселились на улице Лебедевой, на Каче. Я училась в финансово-кредитном техникуме, Алёша — в агропедагогическом институте. А когда в 1937 году начались гонения и арестовали отца («за связь с заграницей»), Алёша специально уехал из Красноярска в Казахстан, подальше от ареста. Работал там журналистом в газете. Нас же (меня, маму и брата Николая) вскоре забрали, как «членов семьи врага народа», и отправили в Партизанский район, в деревню Перово. Там мы жили до 1940 года.
— Ну а Алексей уберёгся от ареста?
— Нет, конечно. Алёшу тоже арестовали, и встретились с ним мы только в 1943 году. На фронт его не призвали из-за «неблагонадёжности». В августе сорок третьего его снова забрали, правда, ненадолго — за «неправильное описание Сталина» в повести «Земля в шинели» (повесть эта не сохранилась). Позднее он сам в архивах КГБ пытался найти своё «дело», но ничего не обнаружил, так что забирали его, видимо, только для профилактики, чтобы не зарывался.

— Как возник замысел его знаменитой трилогии?
— Всё пошло от деда, Зиновия Андреевича. Тот был крепкий крестьянин, построил хороший дом, в котором мы жили. Мы ведь, когда началась коллективизация, в колхоз не вступали. И вот у деда хранились какие-то старинные бумаги (документы, письма), принадлежавшие сосланным декабристам. Дед строго наказывал Алёше: «Не трожь эти бумаги, а то нас всех сошлют, куда Макар телят не гонял!» Но Алёша все эти бумаги перечитал. С этого всё и началось…
— Почему он в 1969 году уехал из Красноярска в Симферополь?
— В основном из-за плохого к нему отношения со стороны тогдашнего руководства местной писательской организации. Его книги чаще выходили в Новосибирске, чем в Красноярске. Вот он и решился уехать в Крым, с женой и детьми. Но прожил там всего четыре года…
— Как вам самой-то живётся в наше трудное время?
— Пенсию получаю, на жизнь хватает, не жалуюсь. А за Алексея обидно… Тридцать два года прошло, как он умер, неужели нельзя было вспомнить хоть к юбилею и переиздать трилогию? Москва издаёт, Украина издаёт, а у нас -забыли…
Неужто и впрямь — забыли?
«…Чёрный, чёрный тополь! Отлопотал ты свои песни-сказки. Больше никто уже не будет вязать венки из твоих гибких веток. Не будешь ты заметать дорогу пуховой метелицей, не укроешь бредущих куда-то в поисках счастья людей… Твоя тень померкла, улетучилась. И только маленькая, ершистая поросль напоминает людям, что ты ещё весь не умер, что корни твои живут и взбуривают землю неуёмной жаждой жизни-обновления…»

Эдуард РУСАКОВ.

 

НАТАЛЬЯ ЧЕРКАСОВА: «ПАПА БЫЛ МОИМ ЛУЧШИМ ДРУГОМ!»
Мы встретились с Натальей Черкасовой в фойе Минусинского драматического театра после спектакля «Чёрный тополь», на премьеру которого она приехала из далёкого Симферополя по приглашению главного режиссёра Алексея Песегова.

— Я счастлива, что проделала путь в семь тысяч километров и снова оказалась в родном театре, — призналась Наталья Алексеевна. — Двадцать лет назад здесь была осуществлена постановка спектакля «Хмель», удостоенная государственной премии России. И я рада, что в свой 125-летний юбилей театр вновь обратился к творчеству моего отца. Здесь, в театре, я работала заведующей литературной частью, здесь прошла моя юность. Сюда мать привезла отца, взяв его на поруки как психического больного, чтобы спасти от расстрела. Перед этим, в апреле 1943 года, он получил благословение епископа Луки (Войно-Ясенецкого), и, слава богу, это дало результаты. Жаль, конечно, что вместе со мной не смогла приехать мама, Полина Дмитриевна Москвитина…
— Каким вам запомнился ваш отец, Алексей Черкасов?
— Смерть отца разделила мою жизнь на две половины — до и после. Потому что весь духовный внутрисемейный климат при нём был такой, какого потом не удалось создать ни мне, ни другим моим близким. Таких людей, каким был мой отец, я больше никогда не встречала. Он мог одновременно быть и весельчаком, и мудрым, прозорливым человеком. Но самое главное, что особенно важно для климата в семье, он был способен на невероятную, заботливую самоотдачу. Даже мама была немного более жёсткой, более себялюбивой. Поэтому с детства моим лучшим другом, моей нянькой и даже «подружкой» был именно он, а не мама.
Помню, когда мне было лет пять, папа преподал мне первые уроки астрономии — поставил на кухонный стол яблоко, а вокруг него разложил несколько луковиц и сказал, что это — Солнечная система.
— Рассказывал ли он вам о своих последних творческих замыслах?
— Я с ним об этом не говорила, но позднее прочла в его записках, что в июле 1972 года (то есть незадолго до смерти) папа собирался писать роман «О времени и о себе». Он не раз говорил мне о том, что не верит в переселение душ, но уверен, что существует генетическая память, передающаяся от предков к потомкам. Например, образ декабриста Александра Лопарёва в первой части романа «Хмель» был им создан исключительно по рассказам дедушки, Зиновия Андреевича. Тот рассказывал ему о каторжанине-декабристе, которого называл то князем, то бароном. Этот декабрист был членом двух обществ — Южного и Северного, он оставил в Тобольской губернии деток, а они позднее породнились со староверами и откочевали в эти места, на юг Енисейского края, и поселились в деревне Потапово, которая сейчас находится на дне Красноярского моря. Отец включил это в роман, а потом уж, когда пришла историческая справка из отдела охраны памятников культурного наследия, выяснилось, что всё было именно так! Барон Алексей Иванович Черкасов 1799 года рождения действительно состоял в тайных Северном и Южном обществах. Оставив потомков на тобольской земле, он ушёл рядовым на Кавказ, дослужился до офицерских чинов, подал в отставку и уехал в деревню Белёво, что в Орловской губернии. Там находится его могила.
— Почему ваша семья переехала в Крым?
— Из-за болезни отца. Мы никогда не планировали переселяться в Крым навсегда, но, к сожалению, папа был вынужден туда переехать по состоянию здоровья. Ведь последние две зимы он здесь вообще не мог выходить на улицу. И в Крыму он прожил всего три года и четыре месяца, с 1969 по 1972 год.
— Хочу спросить о соавторстве. Как работали вместе Алексей Тимофеевич и Полина Дмитриевна?
— Они работали в разное время суток. Отец — ночью, а мама — днём. Кстати, работать вместе они начали раньше, не только над «Чёрным тополем». Это были совместные поездки по Сибири, в которых я тоже принимала участие — на лошадях, в глубинку, по деревням. Всё записывалось, всё обрабатывалось. Между прочим, первые главы «Хмеля», изданные в 1959 году в журнале «Нева», отошли потом в «Чёрный тополь». Если же говорить о «разделении труда» двух соавторов, то, например, заслугой мамы были женские характеры. Писали они каждый свою сцену. Предварительно оговаривали сюжетную линию, причём иногда решение сцены рождалось буквально параллельно. Например, так было с финальной сценой с Дарьей, которая запуталась в жизни, да ещё сошла с ума от трагической любви… Как было с ней поступить? Мать написала днём о том, как Дарья утопилась, а вечером встал отец и говорит: «Я знаю, что надо делать с Дарьей! Она утопится…» Вот так они совместно работали уже над «Хмелем», хотя там обозначен автором лишь один отец.
Он ещё в 1943 году предлагал матери соавторство, но она отказывалась: «Нет, это твоё детище, твоя идея». А потом, когда папа был сильно болен, мама уже одна завершала «Чёрный тополь»…
— И напоследок — вкратце о себе.
— По образованию я филолог, работаю директором старейшей в Симферополе библиотеки русской литературы имени Жуковского. У меня любимая семья — внук Данила, дочка Дарья, она работает модельером — одела пол-Крыма! О папе я, наверное, ещё напишу… А спектакль мне понравился!

Беседу записал Эдуард РУСАКОВ.

 

Минусинский драматический театр повезёт «Черный тополь» фестиваля «Золотая маска»

Минусинский драматический театр получил приглашение принять участие в юбилейной, 15-й, внеконкурсной программе «Маска +» театрального фестиваля «Золотая маска» http://www.goldenmask.ru со спектаклем «Черный тополь» (по одноименному роману А.Черкасова и П.Москвитиной в постановке заслуженного деятеля искусств РФ А.Песегова).
Программа внеконкурсных показов лучших постановок России и стран СНГ будет проходить в Москве с 10 марта по 17 апреля. Упомянутый спектакль был включен в нее организаторами как обладатель гран-при фестиваля театров малых городов России-2008.

Спектакль состоит из двух частей и идет два дня подряд  «7» и «8» апреля 2009 г. в Московском Театре Юного Зрителя  Адрес: 127006, Москва, м. Тверская, Мамоновский пер., д. 10

Источник: http://www.abakan-gazeta.ru/

Основное направление деятельности Фестиваля «Золотая Маска» – проведение Всероссийского Фестиваля и Церемонии вручения Национальной театральной Премии «Золотая Маска».
В апреле 2009 года Союз театральных деятелей РФ в 15 раз проведет вручение Национальной театральной Премии «Золотая Маска». Вручению будет предшествовать фестиваль спектаклей – претендентов на Премию.
 
 
Черный тополь

Автор: А. Черкасов, П. Москвитина
Театр: Минусинский драматический театр
Режиссер: Алексей Песегов
Сценография: Александр Кузнецов
Костюмы: Светлана Ламанова

Последняя часть трилогии А. Черкасова и П.Москвитиной «Сказания о людях тайги» нашла свое воплощение на Минусинской сцене. События, разворачивающиеся в сибирской глубинке, охватывают большой период времени. На примере жизни сибирского села прослеживается жизнь огромной страны: коллективизация, репрессии, Великая Отечественная война, смерть Сталина и начало «оттепели»… Но кто бы не побеждал в этой жизни: белые или красные, власть или богатство, — главным остается любовь. Только она помогает выжить главным героям спектакля: Демиду, Агнии, Анисье…

А богатый материал, местный колорит, разнообразие человеческих судеб и характеров создают впечатление сопричастности зрителей ко всему происходящему на сцене.

Спектакль состоит из двух частей и идет два дня подряд

 

«Черный тополь»получил Гран-при на фестивале малых театров

Спектакль «Черный тополь» Минусинского драматического театра в постановке главного режиссера заслуженного деятеля искусств РФ Алексея Песегова удостоен Гран-при VII фестиваля театра малых городов России, прошедшего 17-23 сентября 2008 года в городе Лысьва Пермской области.

Как сообщили в пресс-службе министерства культуры Красноярского края, вчера, 24 сентября, коллектив театра вернулся домой.

Минусинский спектакль был признан главным событием фестиваля. Спектакль «Черный тополь», как лучшая постановка, весной 2009 года будет показан на сцене Московского театра Наций — учредителя фестиваля.

Лучший спектакль определила комиссия критиков под председательством известного театрального деятеля, руководитель фестиваля «Реальный театр» Олега Лоевского. В составе жюри также работали редактор «Петербургского театрального журнала» Евгения Тропп, театральный критик Татьяна Тихоновец, обозреватель газеты «Культура» Наталья Каминская, театральный критик и обозреватель журнала «Театральная жизнь» Александр Вислов. Присутствовал на фестивале и художественный руководитель Московского театра Наций, народный артист России Евгений Миронов.

Напомним, спектакль «Чёрный тополь» поставлен заслуженным деятелем искусств России Алексеем Песеговым по одноименному роману Алексея Черкасова из трилогии «Сказания о людях тайги». В Минусинске и Красноярске он получил горячее зрительское признание и высокие оценки критиков. В 2008 году «Черный тополь» стал победителем в семи номинациях смотра-конкурса «Премьеры Красноярья» и был удостоен пяти хрустальных масок по итогам фестиваля «Театральная столица края». Представители экспертного совета  Национальной театральной премии «Золотая Маска» выразили желание посмотреть «Черный тополь» на минусинской сцене.

Победоносным спектаклем Минусинский драматический театр откроет 127-й театральный сезон 4 и 5 октября 2008 года.

 

Биография

«Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из нее сладостную легенду…» — эти слова Федора Сологуба применимы и к творчеству Алексея Тимофеевича Черкасова. Творимой легендой была и сама жизнь писателя. Начни внимательно изучать биографию Черкасова — непременно споткнешься о противоречия, несообразности, «белые пятна»… Ну вот, например. Одним из предков Черкасова был якобы сосланный в Сибирь декабрист, но факт этот документально ничем не подтверждается.

Красноярский писатель Иван Пантелеев, первый редактор «Хмеля», хорошо знал Черкасова, был с ним дружен. «Работал он как зверь, — вспоминал Пантелеев. — Скажешь ему «подрисовать», например, характер человека — он сочиняет про него новую повесть. Совершенно неуемная фантазия!» Не в этой ли «неуемной фантазии» следует искать ответ на некоторые… ну, неординарные, что ли, факты в биографии Черкасова. Впрочем, и без всех этих историй судьба Черкасова была непростой.

А.Т. Черкасов родился в июне 1915 года в деревне Потапово, Даурской волости, бывшей Енисейской губернии в крестьянской семье (в 1960-е годы деревня исчезла под водами Красноярского водохранилища). Побывал в детдомах Минусинска и Курагино. Два года проучился в Красноярском агропедагогическом институте, затем уехал в Балахтин-ский район — проводить коллективизацию. На селе Черкасов задержался на добрых пятнадцать лет: работал агрономом в совхозах Красноярского края и северного Казахстана… В северном Казахстане в 1937 году Черкасов и был в первый раз арестован по ложному обвинению. Три года провел в тюрьмах, лагерях. Освобожден был в 1940 году, но через два года арестован вновь. В эти драматические годы были утрачены рукописи двух первых романов Черкасова «Ледяной покров» и «Мир, как он есть». После Минусинской и Абаканской тюрем Черкасов оказался в Красноярске. Будущая жена его, Полина Дмитриевна, вспоминает: «Приехал. А здесь снова донос, гнусные измышления о том, что он вовсе не писатель Черкасов, а какой-то проходимец, выдающий себя за такового. Дело дошло до того, что Алексей Тимофеевича упрятали в психбольницу…»

Сама Полина Дмитриевна в те годы работала военным цензором. Знакомство ее с писателем вначале было заочным — через нее проходила переписка многих людей, в том числе и его письма к матери. Из них она узнала про его нелегкую судьбу, узнала, что его беспардонно — «шизофреник!» — выставили из редакции газеты «Советская Хакасия». И вот уже здесь, в Красноярске, засунули в «психушку». Узнав все это, Полина Дмитриевна отправились к нему на свидание, увидела вполне здорового, красивого молодого человека и поставила перед собой цель: вызволить его оттуда, во что бы то ни стало! Вспыхнувшее чувство любви и сострадания к невинно страдающему человеку потребовало многих жертв: родные от нее отвернулись, с работы выгнали. И все же любовь выстояла. Они поженились.

«В стороне сибирской» — так называлась первая книга повестей и рассказов Черкасова; она вышла в Москве в 1949 году. Затем были повести «День начинается на Востоке», «Синь-тайга», «Лика», «Ласточка» и другие. Однако прославила и ввела его имя в мировую литературу трилогия, включающая романы «Хмель», «Черный тополь» и «Конь рыжий» с общим подзаголовком «Сказание о людях тайги». Популярность у трилогии была невероятной, вскоре она уже перешагнула пределы страны. Произведения Черкасова были переведены на многие языки, издавались в Югославии, ГДР, Бразилии…

В 1969 году Алексей Тимофеевич переехал с семьей в Крым, а 13 апреля 1973 года умер в Симферополе от сердечного приступа.

90 лет прошло со дня рождения А.Т. Черкасова… Сменялись поколения, вожди и эпохи, но читатели по-прежнему с удовольствием читают и перечитывают его увлекательные литературные творения, в которых безграничная вера в добро, которое обязательно восторжествует. Писатель эту веру выстрадал всей своей жизнью. Наконец-то наступило время сбывшихся надежд писателя, жаль только, что сам он не дожил до этого времени.

 

СЕМЬЯ

ОПИСАНИЕ РОДОСЛОВНОГО ДЕРЕВА ПИСАТЕЛЯ — ПОТОМКА ДЕКАБРИСТА А.Т. ЧЕРКАСОВА

№ 1. Барон Иван Петрович Черкасов — отец декабриста, секунд-майор, белевский помещик.

№ 2. Мария Алексеевна Кожина — мать декабриста, первая жена барона Ивана Петровича Черкасова.

№ 3. Петр Иванович Черкасов — старший брат декабриста. Родился 22 сентября 1796 года, умер 12 февраля 1867 года. Участник Отечественной войны 1812 года, поручик, адъютант генерала Бороздина, впоследствии отставной полковник. До конца жизни сохранил дружеские связи в высших кругах светского общества. Много способствовал облегчению участи младшего брата — декабриста в ссылке. Будучи другом губернатора Таврической губернии, выхлопотал ему перевод на Кавказ. После отбытия наказания в Кавказском корпусе П. И. Черкасов бывал в Крыму («Декабристы в Крыму», «Крымская правда», № 284/15684, 3 декабря 1975 г. В. Русин).

№ 4. Барон Алексей Иванович Черкасов — декабрист, младший сын барона Ивана Петровича Черкасова и Марии Алексеевны Кожиной. Родился 15 ноября 1799 года, умер в апреле 1855 года, поручик квартирмейстерской части. Воспитывался в Московском университетском пансионе и Муравьевской школе колонновожатых. Член Северного (1824) и Южного обществ. Был арестован по делу декабристов и доставлен из Тульчина в Петербург жандармским унтер-офицером Любенко 17 января 1826 года на главную гауптвахту. А 18 января переведен в Петропавловскую крепость («Посадить по усмотрению и содержать хорошо», — помечено рукой императора на его деле). 10 июля 1826 года осужден по 7-му разряду и по конфирмации приговорен в каторжную работу на 2 года. 22 августа срок сокращен до 1 года.

После приговора он оставался в Петропавловской крепости и поступил в Нерчинские рудники 15 апреля 1827 года. По отбытии каторжных работ в апреле 1828 года обращен на поселение в г. Березов Тобольской губернии. Затем его разрешено было перевести в город Ялуторовск (доклад от 25 ноября 1832 года). И снова пять лет ссылки. Разрешено определить рядовым на Кавказ, зачислен в Тенгинский пехотный полк 28 июля 1837 года.

Судя по послужному списку в Кавказском гарнизоне, здесь у декабриста Черкасова имеется тайный покровитель. В августе 1838 года он произведен в унтер-офицеры. 3 мая 1839 года переведен в Кабардинский егерский полк. 30 сентября 1840 года произведен в юнкера и 22 июля 1842 года — в прапорщики. 27 января 1843 года — уволен со службы с обязательством проживать безвыездно в имении мачехи Пелагеи Андреевны (урожденной Полонской) в селе Вольрдькове Белевского уезда. 2 октября 1843 года ему дозволено отлучаться в Орловскую губернию, где он купил себе имение. А затем и в разные губернии для управления делами мачехи и ее детей (10 апреля 1844 года). 22 февраля 1851 года ему разрешен приезд в Москву.

Итак, 25 лет прошло с момента восстания декабристов. Многих уже нет в живых. Барон Алексей Иванович Черкасов 26 сентября 1854 года женится на дочери майора баронессе Елизавете Вячеславовне Коти (рождения 1817 года). 7 августа 1855 года от этого брака рождается дочь Марья. На семью были распространены льготы, предоставленные амнистией 26 августа 1856 года.

Но декабрист барон Алексей Иванович Черкасов не доживает до амнистии, так же как не доживает он и до рождения своей дочери Марьи.

Алексей Иванович Черкасов умер в апреле 1855 года. (Все сведения взяты из книги «Алфавит декабристов», том 8 — «Восстание декабристов».)

«ДЕКАБРИСТЫ. 86 ПОРТРЕТОВ».
Пояснительный биографический текст приват-доцента
Московского университета П. М. Головачева.
Издание М. М. Зензина. Москва, 1906 год.

Черкасов А.И. — барон Алексей Иванович Черкасов, поручик квартирмейстерской части принадлежал к Южному обществу, был признан виновным в знании об мысле на цареубийство и в принадлежности к тайному обществу со знанием цели. Причислен к 7-му разряду и осужден на четырехлетние каторжные работы, а затем на вечное поселение в Сибири. Черкасов, сын зажиточного помещика Белевского уезда Тульской губернии, родился в 1799 году и, получив прекрасную домашнюю подготовку, поступил в Муравьевскую школу колонновожатых, где учился превосходно и всегда был в первом десятке.

Через год пребывания в каторжных работах Черкасов поселен на 20 лет в г. Березов (Тобольской губернии) вместе с Ентальцевым и Фохтом, куда и прибыл летом 1828 года.

Березов того времени, по рассказам самого Черкасова, состоял из нескольких десятков бревенчатых домиков, каменного острога, казначейства и двух церквей. Две сотни душ составляли население этого отдаленного северного городка, где самовар в обиходе Черкасова и его товарищей уже был роскошью и где только употребление теплой оленьей крови и рыбьего жира спасало их от скорбута в бесконечные недели непрерывных лютых морозов.

Березовский городничий оказался грубым, вечно полупьяным солдатом и стал сильно притеснять Черкасова и его товарищей, которые ежедневно утром и вечером обязаны были являться к нему и выслушивать от него грубую брань даже за несколько минут опоздания.

В Березове Черкасов начал было заниматься бесплатным обучением местных детей, и в его маленькой школе собралось уже до десятка учеников, но полуграмотный городничий нашел это незаконным, кричал на Черкасова и даже посадил его на один день в тюрьму.

Как и некоторые другие декабристы, Черкасов ложным доносом был обвинен в мятежных замыслах против правительства, но расследование, произведенное по этому поводу генерал-губернаторскими чиновниками, разоблачило только лживость доноса и подтвердило симпатии населения к Черкасову и двум его товарищам по ссылке.

С 1832 года Черкасов начал хлопотать о переводе своем из Березова в какой-либо из южных округов губернии, так как суровый климат Березова наделил его ревматизмом, признаками ипохондрии и угрожал чахоткой. Обдорский врач Петелин в выданном свидетельстве удостоверил, что Черкасов «темперамента меланхолического, телесного сложения посредственного, постоянно тоскует, имеет стремление к уединению, желтый цвет лица, впалые глаза, раннее выпадение волос и, по всем признакам, страдает воспалением печени и селезенки».

Вообще жизнь Черкасова в Березове была настолько сурова и тяжела, что им не раз овладевала мысль о самоубийстве, от чего его спасало христианское чувство, сменившее идеи энциклопедистов, раньше оказавших влияние на его ум. Вследствие особых условий жизни в Березове мистицизм, всегда не чуждый Черкасову, развился в нем в сильных размерах. Он получил глубокую веру в сибирских шаманов, владевших, по его мнению, еще никому не известными тайнами. Он передавал об этом множество фактов, поразивших его своей таинственностью и необъяснимостью.

Переведенный 4 марта 1833 года в Ялуторовск, Черкасов повел там такой же скромный образ жизни, каким отличался и в Березове.

С материальной стороны он был хорошо обеспечен теми средствами, которые посылал ему отец. Свой пятнадцатидесятинный надел он отдавал ялуторовским товарищам по ссылке, занимавшимся сельским хозяйством.

В 1837 году Черкасов был определен рядовым в Тифлис. Освобожденный от военной службы, Черкасов вернулся на родину, и его брат Петр Иванович, к которому после ссылки Алексея Ивановича перешла его часть, возвратил ее последнему.

Возвратившись в Россию, Черкасов увлекся спиритизмом. По одним известиям, Черкасов дожил до освобождения крестьян, а по возвращении с Кавказа женился и был счастлив в супружестве. По сведениям барона Розена, А. И. Черкасов скончался в Москве в 1865 году.

ПРИВАТ-ДОЦЕНТ
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
П. М. ГОЛОВАЧЕВ

№ 5. Первая жена декабриста — сибирячка, имя неизвестно.

№ 6. Андрей Алексеевич Черкасов — единственной сын декабриста, рожденный в г. Березове между 1828 и 1832 годом.

№ 7. Жена Андрея Алексеевича Черкасова — сибирячка, имя не установлено.

№ 8. Авдей Поликарпович («Дед Авдей»), фамилия не установлена, двоюродный брат (по матери) сына декабриста, сохранивший остатки библиотеки декабриста. Умер в 1948 году в деревне Сухонаково Красноярского края Даурского района. На нескольких книгах из этой библиотеки я лично (П. Москвитина) в 1951 году читала надпись: «Видал — Лепарский». По рассказам односельчан, книги эти были переданы «Дедом Авдеем» школьной библиотеке. Но сама школа еще только отстраивалась. А на месте сгоревшего в 1930 году пятистенка, в котором жили двоюродные братья Андрей Поликарпович и Зиновий Андреевич, тоже отстраивался новый дом. После пожара Зиновий Андреевич переехал в село Потапово Даурской волости, где и родился будущий писатель А. Т. Черкасов.

№ 9. Елизавета Вячеславовна Коти — вторая жена декабриста.

№ 10. Марья — законная дочь декабриста от второго брака, пользовалась льготами после амнистии 1856 года. Родилась 7 августа 1855 года, уже после смерти отца-декабриста.

№ 11. Зиновий Андреевич Черкасов родился в 1866 году, умер в 1935 году, внук декабриста Алексея Ивановича Черкасова, дед писателя Алексея Тимофеевича Черкасова, сформировавший его писательское мировоззрение и передавший ему изустно предание рода о беглом каторжнике.

№ 12. Жена Зиновия Андреевича Черкасова — Агафья Георгиевна Лаптева, уроженка деревни Потаповой, Красноярского края. Родилась в 1867 г.

№ 13. Петр Зиновьевич Черкасов — старший сын Зиновия Андреевича, матрос, погиб на крейсере «Варяг».

№ 14. Надежда Зиновьевна Черкасова — старшая дочь Зиновия Андреевича, умерла в 1946 году.

№ 15. Павел Зиновьевич Черкасов — второй сын Зиновия Андреевича. Воевал в Отечественную войну 1941 года, погиб на фронте.

№ 16. Тимофей Зиновьевич Черкасов — третий сын Зиновия Андреевича, отец писателя, погиб в 1938 году.

№ 17. Андрей Зиновьевич Черкасов — четвертый сын, кузнец, умер в конце войны.

№ 18. Марья Зиновьевна Черкасова — младшая дочь Зиновия Андреевича, умерла в 1985 году.

№ 19. Евдокия Фоминична Ткаченко — мать писателя, украинка, родилась в 1895 году, умерла в 1977 году.

 

ДЕТИ ТИМОФЕЯ ЗИНОВЬЕВИЧА ЧЕРКАСОВА И Е.Ф.ТКАЧЕНКО:

№ 20. Алексей Тимофеевич Черкасов — писатель -праправнук декабриста, автор трилогии «Хмель», «Конь Рыжий», «Черный тополь» и других произведений. Родился 2 июня 1915 года, умер 13 апреля 1973 года.

№ 21. Анна Тимофеевна Черкасова — сестра писателя, родилась 30 декабря 1918 года.

№ 22. Николай Черкасов — умер трех лет.

№ 23. Николай Черкасов — погиб в 1943 году.

№ 24. Иния Черкасова — умерла пяти лет.

№ 25. Геннадий Черкасов — умер пяти лет.

№ 26. Полина Дмитриевна Черкасова-Москвитина — вдова и соавтор писателя — потомка декабриста.

№ 27. Алексей Алексеевич ЧЕРКАСОВ — сын писателя.

№ 28. Наталья Алексеевна ЧЕРКАСОВА — дочь писателя.

 

Основные даты жизни и творчества А. Т. Черкасова

2 июня 1915 г. — родился Алексей Тимофеевич Черкасов в д. Потаповой Даурской волости Енисейской губернии
1927 г. — находится на воспитании в партизанской коммуне «Соха и молот» в с. Курагино, учится в школе рабочей молодежи, затем учится в г. Минусинске
1929-1930 г. — А. Т. Черкасов учится в Красноярском агропедагогическом институте.
1931 г. — будучи студентом 3 курса института А. Т. Черкасов вызвался ехать добровольцем на работу в деревню. Стал уполномоченным Минусинского окружкома комсомола по вопросам коллективизации и ликвидации кулачества.
1932 г. — работает главным агрономом совхоза Тюльковской МТС Восточно-Сибирского Тракторцентра.
1933 г. — А. Т. Черкасов активно занимается творческой деятельностью, завершает свой первый роман «Ледяной покров», впоследствии утерянный.
1934 г. — была опубликована пьеса «За жизнь», постановку которой осуществил Минусинский драматический театр.
1937-1940 г. — А. Т. Черкасов был арестован по ложному обвинению как «турецкий шпион», почти два года провел на строительстве Волго-Донского канала.
1941-1942 г. — А. Т. Черкасов, принятый в Союз писателей СССР, приезжает в Красноярск для работы в местной писательской организации.
1942 г. — второй арест писателя (в то время А. Т. Черкасов работал в редакции газеты «Советская Хакасия»).
1943 г. Будущая жена писателя П. Д. Москвитина прилагает усилия, чтобы вызволить А. Т. Черкасова из тюрьмы.
1943-1947 г. — после освобождения А. Т. Черкасов и П. Д. Москвитина поженились (1943 г.). Семья писателя живет в Минусинске, затем (1946 г.) возвращается в Красноярск.
1947 г. — в Новосибирске куда писатель приезжает, чтобы сдать рукопись нового романа «Сторона сибирская» в журнал «Сибирские огни», последовал новый арест писателя /по доносу/
1949г. — в издательстве «Советский писатель вышел в свет первый сборник повестей и рассказов «В стороне сибирской». В журнале «Октябрь» в трех номерах публикуется новый роман А. Т. Черкасова «День начинается »
1951 г. — издательство «Профиздат» выпускает отдельным томом роман «День начинается».
1959 г. — сборник повестей и рассказов А. Т. Черкасова «Лика» был издан Красноярским краевым издательством.
1960-1962 г. — в краевом альманахе «Енисей» публикуются главы из будущего романа «Хмель». Один из вариантов романа опубликован на страницах журнала «Нева» /1961, №11-12/.
1962 г. — в журнале «Сибирские огни» была опубликована повесть «Ласточка», Абаканское издательство выпустило книгу с повестью «Шумейка», Пермское издательство — роман «Человек находит себя».
1963 г. — Красноярское книжное издательство выпускает первый том романа «Хмель» — самого популярного произведения А. Т. Черкасова.
1967 г. — писатель закончил работу над третьей частью «Сказания о людях тайги» — романом «Черный тополь».
1967 г., октябрь — Указом Президиума Верховного Совета СССР писатель А. Т. Черкасов награжден орденом «Знак Почета».
1969 г. — в связи с ухудшимся состоянием здоровья А. Т. Черкасова, по настоянию врачей семья писателя переезжает в Крым, в Симферополь.
1972 г. — был закончен, начатый в Красноярске, второй том «Сказания о людях тайги», называться он стал «Конь Рыжий».
1973 г., 13 апреля — Симферополь. Алексей Тимофеевич Черкасов — самобытный сибирский писатель, скончался.

 

«Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из нее сладостную легенду…» — эти слова Федора Сологуба применимы и к творчеству Алексея Тимофеевича Черкасова. Творимой легендой была и сама жизнь писателя. Начни внимательно изучать биографию Черкасова — непременно споткнешься о противоречия, несообразности, «белые пятна»… Ну вот, например. Одним из предков Черкасова был якобы сосланный в Сибирь декабрист, но факт этот документально ничем не подтверждается.

Красноярский писатель Иван Пантелеев, первый редактор «Хмеля», хорошо знал Черкасова, был с ним дружен. «Работал он как зверь, — вспоминал Пантелеев. — Скажешь ему «подрисовать», например, характер человека — он сочиняет про него новую повесть. Совершенно неуемная фантазия!» Не в этой ли «неуемной фантазии» следует искать ответ на некоторые… ну, неординарные, что ли, факты в биографии Черкасова. Впрочем, и без всех этих историй судьба Черкасова была непростой.

А.Т. Черкасов родился в июне 1915 года в деревне Потапово, Даурской волости, бывшей Енисейской губернии в крестьянской семье

(в 1960-е годы деревня исчезла под водами Красноярского водохранилища). Побывал в детдомах Минусинска и Курагино. Два года проучился в Красноярском агропедагогическом институте, затем уехал в Балахтин-ский район — проводить коллективизацию. На селе Черкасов задержался на добрых пятнадцать лет: работал агрономом в совхозах Красноярского края и северного Казахстана… В северном Казахстане в 1937 году Черкасов и был в первый раз арестован по ложному обвинению. Три года провел в тюрьмах, лагерях. Освобожден был в 1940 году, но через два года арестован вновь. В эти драматические годы были утрачены рукописи двух первых романов Черкасова «Ледяной покров» и «Мир, как он есть». После Минусинской и Абаканской тюрем Черкасов оказался в Красноярске. Будущая жена его, Полина Дмитриевна, вспоминает: «Приехал. А здесь снова донос, гнусные измышления о том, что он вовсе не писатель Черкасов, а какой-то проходимец, выдающий себя за такового. Дело дошло до того, что Алексей Тимофеевича упрятали в психбольницу…» Сама Полин

а Дмитриевна в те годы работала военным цензором. Знакомство ее с писателем вначале было заочным — через нее проходила переписка многих людей, в том числе и его письма к матери. Из них она узнала про его нелегкую судьбу, узнала, что его беспардонно — «шизофреник!» — выставили из редакции газеты «Советская Хакасия». И вот уже здесь, в Красноярске, засунули в «психушку». Узнав все это, Полина Дмитриевна отправились к нему на свидание, увидела вполне здорового, красивого молодого человека и поставила перед собой цель: вызволить его оттуда, во что бы то ни стало! Вспыхнувшее чувство любви и сострадания к невинно страдающему человеку потребовало многих жертв: родные от нее отвернулись, с работы выгнали. И все же любовь выстояла. Они поженились.

«В стороне сибирской» — так называлась первая книга повестей и рассказов Черкасова; она вышла в Москве в 1949 году. Затем были повести «День начинается на Востоке», «Синь-тайга», «Лика», «Ласточка» и другие. Однако прославила и ввела его имя в мировую литературу трилогия, включающая романы «Хмель», «Черный тополь» и «Конь рыжий» с общим подзаголовком «Сказание о людях тайги». Популярность у трилогии была невероятной, вскоре она уже перешагнула пределы страны. Произведения Черкасова были переведены на многие языки, издавались в Югославии, ГДР, Бразилии…

В 1969 году Алексей Тимофеевич переехал с семьей в Крым, а 13 апреля 1973 года умер в Симферополе от сердечного приступа.

90 лет прошло со дня рождения А.Т. Черкасова… Сменялись поколения, вожди и эпохи, но читатели по-прежнему с удовольствием читают и перечитывают его увлекательные литературные творения, в которых безграничная вера в добро, которое обязательно восторжествует. Писатель эту веру выстрадал всей своей жизнью. Наконец-то наступило время сбывшихся надежд писателя, жаль только, что сам он не дожил до этого времени.

 

Районный творческий конкурс, посвящённый 100-летию со дня рождения А.Т.Черкасова

Номинация

«Самый интересный рассказ о событиях, фактах, связанных с пребыванием А.Т.Черкасова на каратузской земле».

Тема работы

«Замечательный гость»

Румянцева Анастасия Сергеевна

10.10.99 с. Нижние Куряты, ул. Советская №59 662853 МБОУ Нижнекурятская сош

ул. Школьная 9 тел:(39137) 31-2-40 Школьный музей Руководитель работы Полякова Анастасия Семёновна

Руководитель школьного музея

Н- Куряты, 2015

 

Замечательный гость

Одним из первых, кто прославил наше село, стал замечательный писатель — Алексей Тимофеевич Черкасов. В его трилогии «Сказания о людях тайги», показан мир старообрядческой деревни, заботливо скрытой в таёжной глуши. Образы и события, описанные в трилогии, как в зеркале, отразили трагические периоды российской истории, жизнь и судьбы многих поколений старообрядцев, казаков, раскулаченных, репрессированных, безвинно осужденных. Действие в романах трилогии развивается на просторах Сибири, а герои — это реальные люди, в том числе и жители сёл Качульки, Таят, Нижних Курят.

Работая над романом-трилогией, Алексей Тимофеевич не раз приезжал на Каратузскую землю. Вот как об этом вспоминает Александра Радионовна Ашмарина:   «События происходили в 1965 году, я в то время работала

третьим секретарём райкома партии по идеологии и организовывала поездку Алексея Тимофеевича на Бурундат к одиноко проживающей там монашке. Черкасов спешил встретиться с ней. Состоялась встреча с монашкой и жителями села состоялась.

Когда вернулись из Таят, была организована встреча писателя с учениками Каратузской школы и близлежащих сёл. Зал был полон, люди стояли на ногах. Черкасов был в светлых брюках и белой рубашке. Меня поразило то, что не было в Алексее Черкасове официальности, пафоса. Он был слишком прост, а расположил писатель людей к себе предварительно своими произведениями. Такая была любовь людей к Черкасову: все от мала до велика зачитывались его произведениями; не было человека, знающего буквы, который бы не читал его книги.

После встречи с каратузцами, Черкасов посетил своих родственников Фёдоровых. Мы ходили с Алексеем Тимофеевичем к Анне Фёдоровне Сайгутиной, которая проживала тогда в доме, где жил, работал и собирал

материал для своей книги Черкасов в 30-е годы. Все были поражены садом и цветником Анны Фёдоровны.

Для меня, как и для многих других людей моего поколения, этот писатель был выше Пушкина, выше Ленина, которого мы очень любили. Человек, казался, недосягаемым ни в каких отношениях. Казалось, что это не человек, а какое-то чудо! Было чувство, что только человек гениального ума мог написать такое произведение, ставшее настольной книгой в каждой сибирской семье. Мы с презрением относились к тому, кто не читал роман «Хмель».

Писатель, собирая материал для своей трилогии, посещал отдаленные поселения нашего района: Качульку, Нижние и Верхние Куряты, Таяты. Однажды по дороге из Таят Черкасова и сопровождающих его лиц, застала ночь, решили остановиться в доме председателя Нижнекурятского сельсовета Сальникова Ивана Васильевича по улице Советской №92. «Меня предупредили заранее, — говорит Иван Васильевич Сальников, — мол, приедет писатель Черкасов с представителями местной власти, дождись, встреть. Сидел я в сельсовете до позднего вечера, света тогда еще не было, темно уж стало, собрался, домой ушел. Поужинал, спать лег, и вдруг машина подъехала. Выскочил навстречу, а начальство-то наше возмущается во весь голос — что-де не дождался! Беседовать дальше стали уже за столом, куда пригласили мы дорогих гостей. Они по дороге зайца застрелили, жаркое приготовить попросили. Во дворе стояла железная печка, мы с шофером ее быстро растопили, дичь ободрали, выпотрошили. Жена объяснила, что и как готовить, и работа закипела.

Просидели за столом до самого утра, что-то обсуждали, спорили. Алексей Тимофеевич — человек очень вежливый оказался, приятный в общении. Спросил я его про Белую Елань, что, мол, за деревню ты описываешь. Он ответил, что название вымышленное, а образ собирательный, но местность описал нашу».

А вот что вспоминает жена Ивана Васильевича, Ольга Алексеевна: «Впервые я познакомилась с писателем в августе 1965 года. Алексей Тимофеевич выступал перед нами, учителями района, на августовской педагогической конференции. Высокий, худой, волосы длинные, зачёсанные назад. Рассказывал о своей жизни. Жизнь у него, конечно, была трудная. Рассказывал, как его несколько раз в тюрьму сажали, как он оттуда сбегал.

Через три дня мне выпал случай познакомиться с ним поближе. 29 августа, в 11 часов вечера, подошла машина. Было темно и холодно. Иван Васильевич встретил гостей. В доме не было ни газа, ни электричества. В то время в деревне работал только дизельный генератор, но он в 10 часов вечера отключался.

Вошли Алексей Черкасов, Илья Трифонович Терешков, председатель райисполкома, Андрей Васильевич Андреяшев, заведующий отделом пропаганды и агитации, и водитель. Привезли зайцев. Иван Васильевич и шофёр варили этих зайцев на железной печке на улице. Остальные сидели в доме и разговаривали о политике, о Сталине. Илья Трифонович — историк, Алексей Тимофеевич — писатель, и разговоры у них были политические.

Сварились зайцы. Хлеб у меня был очень хороший, пекли тогда на

картофельных дрожжах. Сидели за столом, разговаривали, оказалось, что мы

с Черкасовым из одного района. Наш район назывался Даурский, он сейчас

под Красноярским морем, затопили его. А тогда деревни стояли на этом

месте. Я родилась в Огоньках, а он в Лопатино. Нашу деревню не затопило, а

их деревня ушла под воду. Он был очень удивлён, что мы оказались

земляками. Надавил рукой на хлеб, а он плавно поднимается, и сказал, что

только землячка могла такой вкусный хлеб испечь. Сидели, разговаривали.

Тогда уже вышла первая книга «Хмель». Рассказывал про Бурундат, где в то

время ещё жили монашки. А ездил он туда, чтобы купить староверскую

книгу. Расстроился, что ему не продали и даже был сердит. Высыпал из

кармана горсть красивых деревянных крестиков, подарил мне, но я, к

з

 

сожалению, не сохранила. Алексей Тимофеевич сказал, что будут последующие книги, что он напишет продолжение».

Каратузцы считают Алексея Тимофеевича Черкасова своим земляком — и в этом ошибки нет, ведь он действительно два года жил в этом районе, любил эту землю, пьянящий запах черёмухи, чистые реки. Давайте же снова возьмём с полки книги писателя, перечитаем их, чтобы лучше понять свою историю, самих себя. Герои трилогии Черкасова «Хмель», «Чёрный тополь», «Конь рыжий» — это пример отношения к жизни, её восприятия, самоопределения. Через свои произведения он помогает нам оценить, правильно ли мы живём. Ведь прошлое Сибири — богатый материал для раздумий о мире и о нашем месте в нём. Не потеряли ли мы тот знаменитый сибирский характер, которым так дорожил и восхищался писатель, своею жизнью подтвердивший особенности сибирского характера?

В последней декаде августа 2009 года в с. Таяты прошло торжественное открытие мемориального камня талантливому писателю А.Т.Черкасову, жизнь и творчество которого — образец стойкости, твёрдости духа, патриотизма. Собирая материал об Алексее Тимофеевиче Черкасове, мы были поражены трудолюбием, выносливостью, профессионализмом автора, т.к. он не только талантливо сочинял, но и тщательно изучал, ездил в командировки и на золотые прииски и в дальние сёла, встречался с очевидцами, проверял, исправлял материал для своих замечательных произведений.

 

 В коммуну «Соха и молот» мама привезла Алексея в двенадцатилетнем возрасте без документов. Уже тогда он был таким рослым, что воспитатели  записали его 15-летним. Черкасов исправил  дату рождения  только в 1967 году. Двойственность датировки сказалась на всей его жизни.

Учёбу в институте ему не удалось завершить – в 1931 году студент 3 курса агропединститута  стал уполномоченным  Минусинского окружкома  комсомола по  вопросам коллективизации и ликвидации кулачества.  В течение 1932 – 1934 года он бывал и в Каратузе, жил на улице Мира, 8. В «Лиловом саде» на стр. 26  есть  упоминание о пребывании в нашем районе. После работы в Шалоболино Курагинского района он выехал в Новосёловский район, затем – в Каратуз, где и познакомился со старообрядцами, ставшими впоследствии прототипами сказаний о людях тайги. 

Накопленный во время работы в деревне жизненный материал требовал выхода, и  Черкасов  начал писать.  В 1933 году он закончил свой первый роман «Ледяной покров», отправил его в Москву по адресу  «Москва, Максиму Горькому». И получил вызов! В Москве произошла встреча 19-летнего  Черкасова с мэтром советских писателей  Максимом Горьким  и с Алексеем Толстым. Роман был принят довольно благосклонно, его дорабатывали для публикации, но затем по ложному обвинению Черкасова его рукопись была изъята из издательства, а потом затерялась. И так в его жизни происходило не раз. «Роман «Мир как он есть» о гражданской войне в Сибири» тоже был полностью завершён, но книгой так и не стал. То же самое –  произошло с романом  «Славия». И всё-таки труды по созданию этих произведений не пропали даром: здесь прорастал замысел огромной книги о многих поколениях сибиряков. Здесь вызревал «Хмель» и другие части трилогии.

На 245 странице «Хмеля» — первое упоминание о Каратузе. Всего  же название нашего села упомянуто 14 раз.  А  село Белая Елань (пробразом которого послужили и Качулька, и Нижние Курята, и Таята),  река Амыл – бессчётное число раз.

У Черкасова была невероятная работоспособность. Несмотря ни на что, он продолжал писать, только в 1944 году увидели свет его первые произведения «В стороне сибирской» и «День начинается на Востоке».

Литературоведческих работ по творчеству Черкасова немного в связи с тем, что  весь архив писателя в Симферополе. Ещё одна причина малоизученности  творческого пути  Черкасова  — в 20 веке религия была под запретом. Соответственно, тема религия тоже не приветствовалась. Поэтому так мало фильмов и театральных постановок  по черкасовской трилогии. При этом у читателей её популярность огромна.

В первые годы  после выхода  романа «Хмель»  (1963 г.) её стоимость на чёрном рынке была эквивалентна стоимости авиабилета «Красноярск-Москва». Редактор красноярского издательства   вспоминает, что в первом издании «Хмеля» они неосмотрительно сообщили читателям, что готовится второй том, и уже через две недели посыпались многочисленные  звонки – когда будет издана следующая книга. Но работа  над ней у Черкасова и Москвитиной продвигалась непросто. «Чёрный тополь» был завершён только в 1967 году.  Причём это третий том, а второй, «Конь Рыжий», удалось закончить только в Крыму – в 1972 году, за несколько месяцев до кончины Алексея Тимофеевича.

В 1967 году  Черкасова наградили орденом «Знак почёта».

Вспомните, кто был главным воспитателем поэта Пушкина в его детские годы? Няня Арина Родионовна. У Виктора Петровича Астафьева – бабушка Екатерина  Петровна. А на становлении Черкасова как писателя огромное влияние оказал дед Черкасова по отцу – Зиновий Андреевич Черкасов, потомок декабриста, послужившего прототипом  Александра Лопарёва, осуждённого на каторгу декабриста и сбежавшего с этапа. Зиновий Андреевич до революции он был волостным писарем, то есть  очень грамотным по тем временам человеком. Много знал историй, сказаний. Всё это передал внуку, а читать его он научил в 5 лет.

Герои «Хмеля» — далёкие предки нынешних сибиряков, которые бежали или которые ссылались в Сибирь со всей России-матушки. Здесь они надеялись найти волю. землю, счастье, правду. Словом, страну Бе

Из «Хмеля»: каждую десятину  земли вырывали у непролазной тайги зубами и ногтями.

В «Лиловом саде» — вся биография и вся родословная  Черкасовых. Книга эта редкая, изданная в Москве единственный раз в 1998 году.

После Сибири – в Казахстан, там в 1937 году в первый раз был арестован по 58 статье. Чтобы выжить, ему пришлось пойти на хитрость и притвориться сумасшедшим.  Уловка сработала, но отразилась на всей его судьбе.

Культовые предметы

Лестовка – в ней должно быть 150 бобочков. В нашей – 92.

Подрушник – руки во время молитвы должны быть чистыми.  На нём должно быть 12 клеток – по числу апостолов.